Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века

Что им делать? Оба эмиссара Коминтерна были в ужасе. Они ни в коем случае не могли передать свой чемодан «под ответственность пароходства». В отчаянии ходили они от одного владельца джонки к другому. Каждый качал головой. Я же не самоубийца! Когда уже была потеряна всякая надежда, Нейман и Ломинадзе нашли оборванного владельца старенькой лодки, которая едва ли вообще могла плавать по морю. Он согласился за большую сумму доставить их на борт, и действительно, доставил их на своей жалкой шлюпке на пароход, который уже собирался отплывать. Чемодан остался нетронутым, но случилось именно то, что они так не хотели. Они обратили на себя внимание. Впрочем, это не помешало им беспрепятственно достичь Гонконга и отправиться поездом дальше в Кантон».[122] В гостиничном номере одного из отелей Кантона они встретились с «ответственными товарищами из Кантонской секции КПК», которым они должны были передать деньги. Китайцы дважды пересчитали доллары, взволнованно пошептались, зачем-то вышли в соседнюю комнату для беседы, затем посланцам Коминтерна сообщили, что в ожидаемой и уведомленной сумме не хватает 3 тыс. долларов. Последние были потрясены. Значит, в их отсутствие кто-то вскрывал чемодан. Они еще раз попросили китайцев пересчитать деньги. Сумма оставалась прежней. Тогда они потребовали, чтобы позвонили в Шанхай и узнали, сколько денег было в чемодане. Ответ из Шанхая был более чем неожиданным. Была названа сумма на 2 тыс. долларов меньше той, которую доставили Ломинадзе и Нейман. «Этот эпизод доказывал, — констатирует Нэйман, — какая хаотическая неразбериха в финансовых делах господствовала тогда в аппарате Коминтерна».[123]

Решение финансовых вопросов поглощало порой значительную часть времени сотрудников Коминтерна. Так, на заседании Туркбюро Коминтерна 18 июня 1921 г. под председательством Я. Э. Рудзутака из 9 пунктов повестки дня три были посвящены решению финансовых проблем, в одном из них говорилось, что «выделена крупная сумма в китайской валюте и значительное количество опиума (!) для отправки агентов в Южный Китай».[124]

Между руководством ОМСа и Наркоминделом первое время часто возникали противоречия и споры по ряду организационных и финансовых вопросов.

Вопрос о взаимоотношениях между органами Народного комиссариата иностарнных дел и Коминтерна был даже заслушан на политбюро ЦК РКП(б) весной 1921 г. и были приняты специальные Тезисы. В них говорилось, что использование аппарата Наркоминдела в «целях осуществления партийных задач Коминтерна должно проводиться с соблюдением всех правил строжайшей конспирации и интересов сохранения в целости аппарата Наркоминдела. Все поручения дипкурьерам от Коминтерна передавать только через тт. Пятницкого и Вильковского (сотрудника НКИД, отвечающего за доставку дипломатической почты за границу), возложив на них персональную ответственность за сохранение конспирации. «Поручения дипкурьерам от Коминтерна за границей, — говорилось в Тезисах, — даются представителем Коминтерна с ведома и согласия полномочного представителя РСФСР… Курьерские отправления представителей Коминтерна передаются непременно через аппарат миссии».[125] Агентам Коминтерна в особо важных случаях разрешалось посылать шифрованные телеграммы через полномочные представительства РСФСР, «но при условии, что текст этих телеграмм сообщается открыто полномочному представителю для зашифрования шифром Наркоминдела».[126]

В Тезисах также оговаривалось, что «при использовании службы дипломатических курьеров необходимо иметь в виду устанвоелнный по согласованию с отдельными сторонами предельный вес неприкосновенной дипломатической почты и пользоваться ею поэтому исключительно для пересылки письменных сообщений и пакетов малого веса». В примечании специально подчеркивалось, что при посылке такой почты «необходимо соблюдать строжайшую экономию в весе — писать на папиросной бумаге, из тонкой бумаги иметь конверты, избегать многих сургучных печатей».[127] Такое примечание не было случайным. Так, по соглашению между правительствами РСФСР и Германии от 18 февраля 1921 г. о взаимных правах представительств обоих государств вес секретного багажа дипломатических курьеров ограничивался 15 кг. Однако и этот объем советской дипломатической почты, и предусмотенная соглашением «свобода передвижения курьеров» вызывали «особенно большие сомнения» министра внутренних дел Германии и его протест статс-секретарю германского МИДа (от 25.03.1921 г.). Министр утверждал (и, видимо, он был недалек от истины), что в мешках дипломатической почты РСФСР «будет лежать не что иное, как материал для агитации за мировую революцию, так как у России не найдется ничего лучшего на экспорт».[128]