Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил

Когда мы запросили буржуазную Украинскую Раду, правда ли, что пишут буржуазные германские газеты о переговорах, они отвечали – неправда. Но мы догадывались обо всем, мы понимали, что буржуазная кучка, оказавшаяся у власти на Украине, желая удержать в своих руках эту власть, готовит предательский удар и украинскому и братскому российскому народу. Чтобы закончить переговоры с Радой, германская делегация оттягивала наши заседания. 9 февраля в 2 часа ночи был подписан мир с буржуазной Радой. И как водится в монархических странах, Леопольду Баварскому ко дню его рождения, к 9 февраля, был поднесен этот позорный акт. А в то самое время, когда буржуазная Рада получила Брест-Литовск в свое «владение», – на словах только, ибо немцы еще и поныне там, – в это самое время они потеряли, отдав советским войскам, Киев и почти всю Украину,[113] и этим самым Рада потеряла право называться киевской, а получила возможность называться брестской Радой.

Сегодня я говорил с некоторыми членами французской миссии, и они рвут на себе волосы, – почему они давали ей, Раде, поддержку, надеясь, что она будет воевать с немцами. И характерен факт, что, когда мы заявили, как вы помните, что киевской Рады не существует, Рада нам ответила, что Франция, Англия, Германия и Австрия ее признают. В тот момент, когда советские войска проникли вглубь Украины, буржуазная немецкая пресса писала, что войска Рады взяли Харьков. Когда мы побеждали, они писали, что наши бегут, что Крыленко взят в плен и т. д. Одним словом, по их отчетам можно было думать, что в России ничего не осталось, кроме Рады. Когда мы предлагали Кюльману и Чернину, после получения нами сведений о взятии красными отрядами Киева, послать делегатов на Украину и убедиться в этом, они сперва согласились было, но, когда мы спросили их, значит ли это, что они согласны ждать и с заключением мира с Радой до возвращения делегации, то они ответили отрицательно, ибо боялись не только упустить день рождения Леопольда Баварского, но и потерять возможность видеть перед собой украинскую Раду вообще. И мы тогда заявили им, что если они думают получить хлеб от киевской Рады за счет поражения русской революции, то, как мы теперь ни ослаблены во всех отношениях, пока в жилах каждого честного труженика течет красная кровь, мы будем отстаивать революцию всеми мерами. После этого граф Чернин счел необходимым на следующем заседании заявить, что они не намерены вмешиваться во внутренние отношения между Россией и Радой. Это доказывает, что внутреннее положение Австро-Германии не таково, чтобы облегчать им вмешательство.[114]

Когда мы приехали в Брест после Съезда, то в Германии появились первые грозные признаки возбуждения рабочих масс. Это был только первый шквал, не девятый вал. Не знаю, будет ли сейчас же второй и третий, но, во всяком случае, первый был. Мы знали, что после этого военная клика, возглавляемая Гинденбургом и Гофманом, более нагло заговорит с нами и скажет, что, мол, в империалистических пороховницах еще имеется достаточно пороха, чтобы заставить вас принять предложения.

Кюльман под давлением этой клики хотел поставить нам прямо ультиматум, но австрийская делегация, более миролюбивая, удержала его. Мы, с своей стороны, попытались дать понять австрийцам, что такое Советская власть, какие партии стоят у нас у власти, и что у нас во главе угла стоит не карьера, как у Кюльмана, а революция, за которую наша партия будет бороться до конца.

Когда необходимо было уже дать решающий, окончательный ответ, то австрийцы, которые занимали роль посредников между нами и ими, передали, что немцы пойдут на уступку: согласятся создать военную комиссию. Это посредничество австрийцев не привело ни к чему. Немцы не пожелали оставить ни одной пяди захваченной земли, а согласились оставить нам открытую дорогу в Ригу. В последний день бывший австрийский министр финансов Грац сделал доклад от имени военной комиссии, заключавшийся в одной фразе: «в военной комиссии соглашение не достигнуто».

Что же дальше? Если бы мы согласились с оборонцами на ведение в дальнейшем войны в тех условиях, как до революции, то мы играли бы лишь вспомогательную роль при Антанте, и – не надо себя обманывать, – вследствие крайней расслабленности в военно-техническом отношении, а также и во всех других, должны были бы отдавать десять своих солдат за одного немецкого. И мы поэтому должны были поставить своей задачей вырвать наш народ из той бойни, где состязаются в кровавой схватке империалистические гиганты.