В 1959 г. вышел на экраны фильм «Судьба человека» реж. С. Бондарчука. Картина (как и рассказ М. Шолохова) начинается с панорамы сельского хутора, где происходит встреча автора и солдата Андрея Соколова, пережившего ужасы плена, радость победы, горечь потери семьи. Показательно, что он – житель города – в конце своих странствий направляется вместе с приемным сыном в село («на Родину»), чтобы начать новую жизнь. Тема возвращения к жизни, сопряженная с образом деревни, встречается в фильмах 1970-х гг. («Пришел солдат с фронта», реж. Н. Губенко, 1971).
Свой вклад в развитие образа деревни как символа Родины внесли писатели-«деревенщики», по произведениям которых снимались многочисленные фильмы. В их числе, например, картина «Родник», снятая в 1981 г. реж. А. Сиренко по повести Е. Носова «Усвятские шлемоносцы». В фильме показана жизнь села до и после известия о начале войны. Зритель наблюдает, как жители деревни осознают, что мирная счастливая жизнь осталась в прошлом и нужно идти защищать свою страну. «А своя земля и в горсти дорога, и в щепотке она – Родина» – напутствует председатель колхоза своих земляков, уходящих на войну.
Во второй половине 1980-х гг. Россия вступает в период завершения урбанизации и образ деревни-Родины постепенно исчезает из кинопрезентаций. В реалиях постиндустриального общества деревня для большинства зрителей перестает быть малой родиной, разрушаются ассоциативные связи, важные для поддержания узнаваемости образа.
Другая сюжетная линия, непосредственно связанная с оккупацией и жертвенным образом советской деревни, страдающей под гнетом завоевателей, оказалась более жизнеспособной и востребована сегодня в условиях ремифологизации памяти о войне. В структуре героического мифа оккупированной деревне отводилась роль жертвы, за мучения которой положено возмездие.
Основные черты оккупированной деревни как пространства мученичества, жертвенности и героизма получили воплощение в фильме М. Донского «Радуга» (1943). Показана украинская деревня накануне освобождения. Предчувствуя свой конец, фашисты усиливают карательные мероприятия, расстреливая заложников. Олицетворением зла выступает немецкий комендант, истязающий беременную женщину и стреляющий в младенца.
И высшая мера наказания фашистам – даже не смерть, а гнев народа и память. В заключительной сцене фильма Федосья (актриса Е. Тяпкина), воплотившая в фильме образ русской женщины-матери, потерявшей сына, заклинает односельчан, готовящих расправу над захваченными советскими войсками пленными немцами: «Прикончить их хотите… Минутка-две и все кончено… Нет пусть дождутся своей судьбы… чтобы их бабы и собственные дети отреклись от них… Пусть гнев народа падет на их головы, и земля их не примет, окаянных». Картина отличается высоким уровнем психологической достоверности и благодаря таланту создателей стала убедительной иллюстрацией народных страданий и гнева.
Образ народа-мученика, сопряженный с идеей возмездия, в послевоенный период получил развитие в «партизанском» кино. В конце 1940-х – 1950-е гг. снимаются картины о партизанском движении в Белоруссии, Прибалтике, Украине («Марите», реж. В. Строева, 1947; «Константин Заслонов», реж. А. Файнциммер, В. Корш-Саблин, 1949; «Сашко», реж. Е. Брюнчугин, 1958), появляются детские фильмы («Отряд Трубачева сражается», реж. И. Фрэз, 1957). Все они поддерживали и развивали героический военный миф.
Отступление от созданного сталинским кинематографом героического образа российской деревни наблюдается в 1960-е гг. Манифестом нового взгляда на войну стали шедевры периода «оттепели» «Летят журавли» (реж. М. Калатозов, 1957), «Иваново детство» (реж. А. Тарковский, 1962) и ряд других, где тема героизма отступает на второй план перед осознанием непоправимой беды, которую несет с собой война.