Советские каторжанки

За перехваченную записку наказывали тремя сутками штрафного изолятора. За нелегальное свидание грозило от десяти до пятнадцати суток ШИЗО.

Я радовалась встречам. Радовалась, что где-то недалеко, почти рядом есть человек, который обо мне заботится и ищет встречи. Что можно хоть добрым словом выказать тепло и заботу о друге.

Однажды на холстинке вышила египетскую мережку, и получилось оригинальное полотенце. Послало ему, завернув в кулек с сухофруктами. Он благодарил и просил не тратиться на подарки. Дескать, приходится их отдавать и делиться с чужими людьми.

Несмотря но запреты и наказания, жизнь шла своим чередом. Как всегда, заключенные были изобретательнее своих надзирателей, и наиболее предприимчивые находили самые невероятные лазейки и возможности. От этих возможностей рождались лагерные дети. Детей забирали в ясли, а матерей пускали через каждые три часа покормить малышей. Несколько месяцев такие «мамки» имели право на легкую работу в зоне, потом опять попадали на общие работы, а на свидание с ребенком их пускали раз в неделю. Когда детям исполнялось два года, их собирали и отправляли на материк в детдом. Из детдома нянечки сообщали в лагерь адрес, и «мамки» только из их писем узнавали о здоровье своих детей.

Для уголовников существовал закон, по которому мать при определенных условиях имела право на досрочное освобождение. Для политических такого закона не существовало. Детей отдавали матерям только после окончания срока заключения, не раньше.

Зная об этой системе, я отказала Алексею, просившему родить ребенка. Потом жалела об этом, но было поздно.

Все оборвалось неожиданно — и скупой лагерный роман, и самодеятельность, и частые встречи с Татьяной Михайловной. Я узнала, что в песчаный карьер слева от дороги, который был ближе к лагерю, нужна лаборантка, и ее никак не найдут. Пошла в контору, попросилась на эту должность, сообщив, что перед арестом работала лаборанткой на сталелитейном заводе под Берлином. Ведавшая кадрами пожилая дама скептически оглядела меня и спросила, каким становится осадок хрома по окончании анализа. Я растерялась и не знала, что сказать.

— В виде желтого порошка, — сказала дама. — А еще химик!

Я так и не поняла, как истолковать слово начальственной дамы. Решив, что отказа все-таки не получила, подала заявление о переводе в бригаду, которая ходила на работу в песчаный карьер. Мою просьбу удовлетворили, а лаборанткой взяли другую девушку-литовку, которая по-русски плохо говорила, но была нужна администрации. Видимо, она сумела стать полезной, и ее обеспечили легкой работой. Зато земляки от нее отвернулись. Среди прибалтов стукачи были большой редкостью.

Работа по совместительству для меня окончилась. Снова начались тяжелые будни общих работ. А Алексею кто-то сообщил, будто я нашла другого. Он прислал письмо с грубыми упреками. Я предложило ему встречаться с теми, кому он верит больше, чем мне. Переписка прекратилась.

Глава 14. ЛИДКА-БЫТОВИЧКА

Шла на убыль зима 1951 года. В лагере открыли библиотеку. Я брала книги, читала все свободное время. Попалась однажды тонкая книжка об экспедиции на Памир. Там были знакомые имена членов Одесского клуба альпинистов. Словно встретилась с прошлым; я тогда очень мечтала попасть на Памир, и когда не взяли — очень горевала. А сейчас это вспоминалось как радостное событие: тоже мне горе!..

Потом достались герценовские «Былое и думы». Под шум барака читать было трудно, никак не удавалось сосредоточиться на рассуждениях автора, и некоторые я даже пропускала. Но поразила меня фраза, смысл которой был таков: чем больше в стране заключенных, тем преступнее само государство, порождающее их. Значит, в своей оценке Сталина я была права! Еще давно, до начала войны, когда для студентов ввели плату за обучение, я читала в газетах ликующие отзывы о мудрости Сталина — и думала о том, как несправедлив и недобр этот человек. А все ликующие представлялись мне людьми с отравленной психикой. В то время я не знала об ужасах репрессий, верила, как и все, в фантастические преступления вредителей, но при введении указа об оплате учебы сработала естественная реакция на несправедливость.

У нас слишком много заключенных, рассуждала я, читая «Былое и думы». Значит, в преступном государстве, при преступной системе управления самый главный преступник — это руководитель страны, ее вождь... Впрочем, делать более масштабные выводы не хотелось. Бессмысленно. Для себя же определила причину всех бед: Сталин. Но об этом никому не скажешь. Все уверены в обратном. Они все отравлены, даже здесь, в лагере. Даже Маруся уклоняется от разговора на эту тему. Правда, она выросла в совсем других условиях, у нее свои убеждения, может быть, неприемлемые для меня. Однажды я ее спросила:

— Как же бандеровцы выступали в таком малом количестве против огромной России? Ведь ясно, что плетью обуха не перешибешь.