Советские космонавты

Борис становился замкнутым, молчаливым, порою резким и даже грубым... А, в общем-то, был обычным мальчишкой, каких тысячи. Пускал бумажных змеев, пробовал покуривать тайком. Бориса (тогда еще восьмиклассника) потрясла встреча с героями книги Митчела Уилсона «Брат мой, враг мой» Дэви и Кеном Мэллори. Один из них был совсем молодым, когда им удалось изобрести телевизионный приемник. Разве это не счастье? Обыкновенные уроки физики вдруг стали конкретными, а потому и интересными.

И он решил, что сделает телевизор. Не обычный, не стандартный, а по своей собственной, усовершенствованной схеме. Так он решил.

Борис засел за книги но радиотехнике, читал подряд все, что доставал. Добывал схемы, перечерчивал из журналов «Радио» узлы, придумывал различные усовершенствования. Новая идея настолько-захватила, что он забывал о сие, об обеде, уроках... И сделал.

До многих истин Борис в конце концов доходил сам. Отец говорил: «Чем больше за душой у тебя будет хорошего и полезного, тем больше сможешь передать людям».

Бориса влекло к искусству и технике, к медицине и физике. То пришла идея написать киносценарий, и он не отходил от письменного стола. То эта идея с телевизором, который он все-таки собрал. Свой, на восьми лампах. Качество изображения было неважным, слабеньким, зато телевизор получился легким и маленьким. В доме у Егоровых главенствующее положение занимала медицина — говорили об операциях, диагнозах, о гуманности профессии врача. Наверное, это и повлияло на выбор специальности. После школы подал документы в медицинский. Ребята отговаривали:

— Зря ты, Борис, пошел в медики. Это почему же?

— Ну что хорошего с больными возиться? Пенициллин им прописывать, таблетки разные... То ли дело — радиоэлектроника! Кибернетические машины строил бы, роботов разных...

Но он твердо решил, что с техникой покончено. Даже телевизор, детище свое, подарил товарищу.

...За окнами стемнело. Электричка пропела коротким гудком и остановилась. Прокатился раскат грома, встряхнул лохматую тучу, и по стеклам заструились серебристые нити дождя. Он весело запрыгал по платформе фонтанчиками брызг. Громко смеясь и стряхивая с волос капли, вошли три девушки. Сели неподалеку от нас. В руках книжки. Наверное, ехали сдавать экзамены: была пора сессий. На него посмотрели вскользь, просто так. А я подумал, что пройдет несколько дней или недель — и эти девчонки, увидев его портреты в газетах, будут вспоминать, откуда им знакомо это лицо.

На каждый космический Старт планета откликалась многоязыким голосом газет

Подошел встречный поезд. На его стеклах, словно бусинки, поблескивали дождевые капли, играя всеми цветами радуги. Улыбаясь одними глазами, Борис сказал:

— Красиво, правда?

— А что такое красота?

Он посмотрел на меня удивленно, потом пожал плечами:

— Красивое — это все: и березы с серебристой листвой, и птичьи голоса, и люди...

Он лирик, этот Борис, хотя говорить об этом не любит.

— Ну а что было потом?

— Потом? Учился в институте. В пятьдесят седьмом, помню, были мы на картошке, в колхозе. И вот — спутник. Спорол тогда было... Рассказываем бабке-хозяйке, у которой жили, а она: «Все это враки!»

— А как стал космонавтом?

— Я им еще не стал.

— Ну кандидатом?

— Просился.

— А все-таки?

— Серьезно. Много раз просился.

Я знаю, что все было много сложнее. Просились тысячи, даже десятки тысяч, а взяли...

Разговор прервался. Сидели, молчали. Каждый думал о своем. Он, наверное, о предстоящем полете. Я о нем. Что он за человек — врач, будущий космонавт Борис Егоров?..

Когда подъезжали к Москве, он заговорил снова:

— В юности, наверное, мало лишь прилежно учиться. Нужна любознательность. Я люблю мальчишек, для которых радио — это не сверкающий лаком фабричный приемник, а свой, своими руками собранный из медных катушек и старых радиоламп; я люблю людей, которым не терпится заглянуть в микроскоп, посмотреть в бинокль на звезды, которые могут подолгу сидеть около муравейника, разглядывая странную жизнь этого маленького «государства», которые любуются закатом, которые хотят знать больше, чем может им рассказать учебник...

А давно ли была она, его юность? Сколько весей отшумело с тех пор? Он много работал. Работал и учился, стал врачом, поначалу просто рядовым в огромной армии медиков. Тема его исследований — деятельность вестибулярного аппарата — тесно соприкасалась с проблемами космической медицины. Чтобы проверить теорию на практике, стал проситься в космонавты.

Тщательно готовился к полету. Готовился как врач, чтобы оказать необходимую помощь другим членам экипажа, готовился в случае крайней необходимости взять на себя работу товарищей.

Домашние не знали, где он пропадает днями и ночами. На вопросы отвечал коротко: работа, командировки. Отцу признался в последний момент. Борис Григорьевич задумался. Он отчетливо представлял сложность предстоящего полета, но знал и настойчивый характер сына.

— Решай сам, — было его мнение. Борис же решил давно.