Советские олимпийцы

«Вильямстоун», мельбурнское стрельбище, представлял собой более чем скромный армейский полигон, в сравнении с которым стрельбища во Львове и Мытищах казались верхом совершенства. Не хватало кабин, ежедневные тренировки были возможны только в весьма необычных условиях: в каждой кабине по два стрелка одновременно. Но самое неприятное заключалось в том, что «Вильямстоун» был открыт сильному ветру с океана. Трудно сказать, был ли этот ветер причиной, но, хотя и выиграл Переберин все пять прикидок, места ему в команде не нашлось. Вот тогда-то и подошел Умаров к Переберину: «Помоги, Борис!» Переберин, конечно же, согласился. Да, нет худа без добра.

— Девятка на половине седьмого.

Обычно Переберин говорил спокойно, но иногда раздражался, подолгу смотрел в трубу, отыскивая пробоину, которую он давно нашел, ругался. Все это не без умысла, он не хотел, чтобы Умаров подумал, что стрельба идет очень уж хорошо.

Вторая серия прошла хуже, но тоже достаточно уверенно — 91 очко. Третья началась двумя десятками, которые Переберин в обоих случаях определил одним словом — «неплохо». К умаровской кабине потянулись зрители и журналисты. Переберин понимал, как может сказаться на результатах повышенное внимание публики — даже такой спортсмен, как Умаров, может на минуту расслабиться. Конечно, хорошо бы сориентировать его на какого-то одного конкурента. Переберин хотел найти кого-то одного, но соперников было много. Нет, пусть лучше Миша скрипит зубами, сосредоточиваясь на каждом выстреле.

Три последних выстрела были неудачными: три «восьмерки», только одна из которых, да и то в лучшем случае, может задеть «девятку». Да и кучность посредственная. Переберин еще раз взглянул на часы: из трех часов, отведенных на все упражнение, прошло меньше часа, а Умаров уже заканчивал третью серию. Переберин отлично знал, что в стрельбе, как нигде, труднее всего догонять. Любому, но не Умарову, который как раз и хорош в таких ситуациях. Но, как назло, некого догонять — Умаров стреляет быстрее всех. Переберин решил: Мише надо отдохнуть, успокоиться.

— Мне не нравится это сборище вокруг тебя. Расслабься, без меня не стреляй.

Переберин вышел из кабины, вытащил ленинградскую «беломорину», закурил. Среди стрелков курящих сыскать трудно. Оно и неудивительно. Часа три-четыре ежедневно проводит человек на стрельбище, где курить строжайше запрещено. Переберин был исключением. Он пришел в стрелковый спорт, когда ему было уже без малого тридцать. На Ленинградском фронте даже снайперы с уважением называли его фамилию. К концу войны на его счету было 128 фашистов.

Не успел Переберин сделать несколько затяжек, как до его слуха донесся выстрел.

И сейчас, рассказывая мне о давних событиях, Переберин заметно волнуется:

— Я подумал тогда, неужели Миша?

И сам себе: не мог он. Успокаиваю себя и не верю, понимаю, что он. И знаю почему. Из-за этого проклятого ветра. Мы тогда буквально исползали все стрельбище утром и днем и пришли к выводу: самый слабый ветер утром. Вот Миша и поторопился отстреляться пораньше, пока ветер не поднялся. Вбегаю, а он мне спокойно: «Ищи в «девятке на половине четвертого». Я к трубе — не вижу пробоины. Еще раз смотрю, еще и еще — нет ее, нет пробоины. На половине четвертого не только «девятки», но и «восьмерки» нет. Миша почуял неладное, но продолжает настаивать: «Я твердо отметил хорошее попадание!» Ну, думаю: может, пробоина в пробоину. Утешаю себя и сам не верю: такое бывает редко. Пришлось мне связаться с траншеей по телефону.

Это был тот редкий случай, когда правы оказались оба. Умаров — потому, что пробоина и впрямь была в «девятке на половине четвертого». Переберин — потому что пробоины в умаровской мишени не было. Кодекс стрелков строг: выстрел в чужую мишень засчитывается, но допустивший оплошность стрелок штрафуется двумя очками. Так та «девятка» обернулась для Умарова «семеркой».

А произошло это так. Сосредоточив все свое внимание на прицеливании, Умаров упустил из виду, что его рука с пистолетом была направлена в чужую мишень. Почему решили организаторы повесить номера не как обычно, над мишенями, а под ними, никто не знает. Но факт остается фактом: поднятая рука стрелка закрывала номер, мешала ему сделать контрольную проверку.

Произошло то, что и должно было произойти с таким человеком, как Умаров: он стрелял так, как будто ничего не произошло. Наградой ему были последующие серии — в 94, 93, 92 очка.

Результата Умаров, разумеется, не знал, но готов был к худшему. Когда же его начали поздравлять, подбежал к Переберину:

— Ничего не пойму, Борис! В чем дело?

— Видимо, не так уж плох твой результат.

Позже Переберин говорил:

— Уверен, что шел Миша на 559–560, если бы не та оплошность…