Он оказался прав. Зондеркоманда вычислила расположение передатчика. С каждым днём к нему удавалось подобраться всё ближе и ближе. В конце концов на подозрении остались три дома. Гестаповцы применили нехитрый приём: выключили на несколько секунд электричество в одном из них. Работа передатчика тут же прервалась. Теперь всё стало ясно. Эсэсовцы пошли на штурм.
Шифровальщица была схвачена сразу, вслед за ней — второй радист. Через несколько минут на виллу зашёл «Хемниц», которого тут же скрутили. Сразу же в дверях возник Треппер, который мог стать самым ценным уловом. Но ему удалось выкрутиться: при себе Отто имел документ, удостоверявший, что «господин Жильбер» уполномочен директором парижского отделения организации Тодта (строительная организация вермахта) изыскивать необходимые рейху стратегические материалы. Его пришлось отпустить. Отто немедленно связался с «Кентом», и тот сразу же бежал в не оккупированную нацистами Южную Францию. Провал был очень серьёзным, но имел пока локальный характер. Главные действующие лица остались на свободе.
Тем временем в Берлине полным ходом шла разработка арестованных. Именно тогда трагически аукнулась ошибка Треппера, не ставшего отправлять домой морально неустойчивого «Хемница». Под пытками молодой радист рассказал всё. И об Отто, и о «Кенте», и о системе шифрования, и о многом другом. Его поведение выглядит особенно прискорбно на фоне шифровальщицы Софи Познанской, которая выдержала все пытки, а потом, боясь всё-таки проговориться, покончила с собой.
Свою лепту в разгром внесла и хозяйка виллы Рита Арну. Под угрозой расправы весь её антифашизм словно рукой сняло. Она рассказала много интересного о посетителях виллы, а также о книгах, которые видела на столике Софи. Именно эти книги использовались для кодирования сообщений. С помощью этой информации гестаповцам удалось расшифровать практически все радиограммы, отправленные резидентурой Треппера из Брюсселя за последний год и полученные ею. Среди них оказалась и та, в которой «Кенту» предписывали отправиться в Германию и связаться с группой «Корсиканца». Петля вокруг берлинских антифашистов затянулась. На дворе стояло лето 42-го года.
В петле
В перехваченных радиограммах были берлинские адреса членов группы «Корсиканца». Выяснить, кто стоит за ними, было уже, что называется, делом техники. Сначала гестаповцы вышли на «Старшину» и «Старика», но арестовывать их не стали, гораздо важнее было в тот момент вскрыть всю организацию. Ни Кукхоф, ни Шульце-Бойзен не были профессиональными разведчиками и не умели распознавать качественную слежку. В итоге довольно скоро они «засветили» Курта Шумахера («Тенора»), который являлся руководителем целой большой группы антифашистов. А затем гестаповцы вышли на след ещё одного действующего лица — Хорста Хайльмана, что неприятно удивило их самих. Дело в том, что Хайльман работал не где-нибудь, а в отделе дешифрования Верховного командования сухопутных войск (ОКХ), занимавшемся как раз раскрытием перехваченных радиограмм.
Ларчик открывался просто: юноша познакомился с Шульце-Бойзеном, когда поступил в Берлинский университет. Харро достаточно быстро стал для него настоящим кумиром. Под влиянием старшего товарища Хайльман отошёл от национал-социалистических воззрений и решил бороться против фашизма. В силу своей должности он оказался в курсе операции «Красная капелла» и лишь по несчастливой случайности не успел предупредить о ней по телефону своего друга Харро — того на тот момент не оказалось на месте. Когда Шульце-Бойзену доложили, что звонил его друг из ОКХ, он немедленно перезвонил Хайльману — но теперь уже того не оказалось на связи. Трубку снял его начальник Фаук. Не подозревая ничего дурного, «Старшина» представился, и Фаук испытал настоящий шок, такой, какой мог бы быть у начальника отделения милиции, если бы тщательно разыскиваемый опасный преступник вдруг позвонил ему и попросил бы к телефону кого-нибудь из его оперов. Фаук немедленно связался с гестапо, и там пережили несколько неприятных минут, пытаясь сообразить, какую же немыслимую контригру ведёт советский агент? Не придя ни к каким удовлетворительным выводам, решили арестовать Харро без лишнего шума, так и не выявив всех его контактов. На дворе стоял последний день лета 42-го года.