Советские спецслужбы открывают Восток

Задача автора, увы. зачастую сводится к тому, чтобы заклеймить и обличить советское наследие ровно с той же силой, как это делали советские идеологи и ангажированные ученые, только поменяв полярность. Фактически признавая стремление одной из организаций бывших алашордынцев «Алка» к подготовке вооруженного восстания, Аккулы заявляет, что активисты данной организации поставили такие цели из «опасения о тайных замыслах вождей советской власти по уничтожению автономной самостоятельности национальных республик, прежде всего Казахстана» (т. 2, с. 600–601). Оставим на совести автора заявление о замыслах ликвидации Казахстана как республики, поражает другое: как могли рядовые члены «Алки» знать о неких «тайных (!) замыслах» руководителей Советского государства.

Наибольшее напряжение вызывает посыл сочинения, де-факто имеющий провокационную направленность. На с. 6, И и 104 первого тома оспаривается справедливость современных границ Казахстана («Сегодня Казахстан владеет лишь частью тех территорий, которыми монопольно владели казахские ханства на момент вхождения в Российскую империю» — с. 6; «Узбекской ССР без разумных оснований достались пастбищные угодья…» — с. 104). Не менее провокационно, если не сказать жестче, антироссийски, звучит фраза о «навязанности советской политической конъюнктурой» «стереотипного взгляда на историю взаимоотношений казахского и русского народов и их государств, как “добровольно присоединившихся друг к другу”» (т. 1, с. 6).

Итак, общая негативная оценка российского и советского наследия, отсутствие современных методологических наработок российской, европейской и американской исторической науки[221] и практически полное игнорирование актуальной мировой историографии позволяют констатировать, что болезнь роста казахской научной школой, увы, не преодолена. Идеологические тренды начала 1990-х годов упорно демонстрируют свою живучесть, мешая региональному научному знанию выходить на мировой уровень.

В качестве пожелания хотелось обратить внимание автора монографии на более тщательную подготовку научно — справочного аппарата: написание предисловия, библиографии и составление указателей. Многочисленные и авторитетные концевые сноски не исключают наличия в работе списка источников и литературы. Следует отметить мелкие терминологические неточности — на с. 14 и 15 первого тома автор упоминает некую «русскую империю», а на с. 7 второго — «спецгосархив ФСБ РФ», а также недочеты допечатной подготовки издания — опечатки, ошибки в форматировании.

Несмотря на указанные недостатки, монография вносит существенный вклад в казахстанскую и российскую историографию, в развитие национальной идентичности казахского общества.

2.2. Северный Кавказ

Москва — Грозный: проблемы советской модернизации Северного Кавказа в материалах советских спецслужб 1920-х годов [222]

Поликонфессиональный и полиэтничный Северный Кавказ. традиционно находившийся в зоне перекрестного интереса великих держав, в 1920-е годы по-прежнему оставался ареной политических баталий. Масштабная советская модернизация Северного Кавказа стала разворачиваться сравнительно позже, нежели во «внутренних» регионах России, что было продиктовано сложностью и затяжным характером межнациональной, социальной и идеологической борьбы, а также заметным влиянием религиозного фактора и интересом иностранных государств к региону[223].

Этническая пестрота региона обусловила разнообразие проблем и конфликтов, требующих политического урегулирования и последующего его закрепления в нормативных правовых актах. Каждая из противоборствующих сторон предлагала свои основания для интеграции и преобразования общества: шариат (в устах северокавказских лидеров) и светскую модернизацию, по сути, продолжавшую имперский проект интеграции в тело общей российской государственности через массовое образование, новую идеологию и пропаганду новых идей (в представлении большевиков).

В исторических реалиях данного региона столкновение этих двух установок фактически выливалось в противостояние светского и религиозного начал: борьбу за шариатизацию общества или против нее. Именно поэтому любой исследователь, пытающийся «оседлать» кавказский сюжет 1920-х годов, вынужден в большей степени сосредоточиться именно на противостоянии новой власти и национально-религиозных лидеров Северного Кавказа, учитывая при этом гетерогенность местной интеллектуальной элиты, представленной светской национальной интеллигенцией (джадидами) и религиозными лидерами, а также разнонаправленность ее общественных интересов[224]. Как указывает академик В. К. Акаев «…эти парадигмы, отражающие противоположную идеологическую ориентированность национальной интеллигенции и духовенства, не раз столкнутся в бурных политических процессах в Чечне. Аналогичная ситуация складывается в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии»[225].