Советские спецслужбы открывают Восток

Ситуация на Северном Кавказе, в понимании аналитиков ГПУ-ОГПУ в регионе и в центре, подчинялась единой логике развития «восточной контрреволюции» на бывших имперских окраинах (Кавказ, Крым, Туркестан). В своем первом циркуляре 1922 г. Восточный отдел ОГПУ прямо указывал на экономическую подоплеку этого процесса: «Характерным признаком этой национальной и религиозной революции является стремление к отделению от Советской Федерации окраин — районов основных жизненных источников ее хозяйства, таких как уголь, нефть, железо, хлопок и т. п. Вдохновляется она в этом направлении империалистическими державами и господствующими классами, возглавляющими национально-освободительное движение этих стран»[289].

Кавказские реалии при этом имели свою явную специфику, связанную с особой ролью духовных лидеров — шейхов — как ключевых лидеров национально-религиозного движения, исторической памятью широких слоев горского населения о попытках создания собственной государственности, построенной на основе шариата (имамат Шамиля). «Кавказ вошел в полосу революции под флагом национально-религиозного уклона и мощного влияния на местах духовенства, шариатизма», — писали работники контрразведки[290].

Специально созданный для работы против «восточной контрреволюции» в июне 1922 г. Восточный отдел ОГПУ пытался структурировать и выявить закономерности организационных усилий мусульманского духовенства, в первую очередь шейхов как наиболее авторитетных выразителей общественного мнения. О работе с шейхами, се тактике в обзорах и аналитике писалось неоднократно. Например, информационная сводка № 11–12, охватывавшая период с 22 декабря 1923 по 5 января 1924 г., заключала, что советская власть шейхами признается приемлемой, но се характер они   мыслили по-своему. Для того чтобы изменить баланс сил в регионе, предлагалось, в частности, опереться на широко использовавшуюся в других регионах практику противопоставления одних религиозных авторитетов другим, однако ее результаты здесь были не впечатляющими.

В начале 1920-х годов своим основным противником в Грозном ОГПУ именовало шейха Н. Гоцинского, вооруженные отряды которого нападали на нефтепромыслы, железную дорогу, красноармейские гарнизоны, представителей власти. От решительного выступления против советской власти Гоцинского, как отмечалось выше, удерживал Али Митаев, являвшийся членом Чеченского облревкома. Необходимо подчеркнуть, что Чеченский ревком был бессилен обеспечить безопасность Грозного и нефтепромыслов без участия Али Митаева, чем он пользовался, по мнению ОГПУ, для популяризации своего имени. Контрразведка подчеркивала, что репрессии, проведенные против населения Чечни и Ингушетии. давшие вначале успешные политические результаты, пришлось приостановить ввиду ответного усиления т. н. политического бандитизма, т. е. точечных, де-факто разбойных, нападений со стороны противников нового режима[291].

По мнению сотрудников ГПУ-ОГПУ, мусульманское духовенство на Северном Кавказе представляло серьезную угрозу для безопасности региона. Контрразведка пыталась выявить связи мусульманского духовенства с турецкими эмиссарами, собирала информацию о легальных и нелегальных съездах шейхов, мулл и влиятельных лиц Чечни, на которых присутствовали, в том числе, Кайм-хаджи, Н. Гоцинский, Али Митаев и обсуждались вопросы создания в Чечне национального собрания взамен существующего строя, необходимости освобождения мусульман от советской власти[292].

Архивные документы свидетельствуют, что ГПУ-ОГПУ держало в фокусе своего внимания важное в стратегическом отношении объединение «Грознефть», контролировало общественные настроения рабочих, обеспеченность их продуктами питания и предметами первой необходимости и информировало об этом Сталина, а также высшее политическое руководство СССР. Анализ архивных документов позволяет проследить динамику изменений настроений рабочих «Грознефти» в 1920-е годы.

Так, по данным ГПУ, в конце 1922 — начале 1923 гг., благодаря налаженной деятельности предприятий «Грознефти», материальное положение рабочих было удовлетворительным, а их настроение и отношение к советской власти, РКП(б) и профорганам было «вполне доверчивым» и «сочувственным». В то же время ГПУ отмечало, что взаимоотношения между рабочими и администрацией были плохими вследствие лучшего материального обеспечения вышестоящих, а также из-за злоупотреблений последних[293].