Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Марк Эделе Советские ветераны Второй мировой войны Народное движение в авторитарном государстве, 1941–1991

Авторизованный перевод с английского Е. Иванушкиной

В оформлении обложки использованы фрагменты фотографий:

© Photo by marusya21111999 on pixabay.com

© Photo by Andrey on pxhere.com

© Mark Edele, 2008

© Е. Иванушкина, перевод с английского, 2023

© И. Дик, дизайн обложки, 2023

© ООО «Новое литературное обозрение», 2023

* * *

Посвящается памяти Герберта Эделе (1936–2007)

Предисловие автора к русскому изданию

Эта книга была задумана, материалы для нее исследованы, а сама она написана на том отрезке моей жизни, когда я более всего был занят Россией. Первый раз я приехал в новую Российскую Федерацию в 1994 году – на несколько месяцев, для изучения русского языка; позже, в 1995–1996 годах, я снова оставался здесь на длительные периоды времени. После перерыва в несколько лет – за это время я успел основательно подучить русскую историю и язык, сначала в Германии, а потом в США, – уже в 2000 году, я вернулся в Россию в качестве докторанта (аспиранта), и на этот раз посвятил свое время работе в архивах. С 2001-го по 2002-й я провел в стране целый год. То было время, проведенное почти полностью под шуршание старых бумаг и на фоне книжных полок: по будням я штудировал архивные документы, а в выходные сидел в библиотеках. Венцом этих усилий стала диссертация, защищенная в Чикагском университете в 2004 году. Чуть позже, в том же самом году, я перебрался в Австралию, где принял пост преподавателя в Университете Западной Австралии. В 2006-м я вновь оказался в России: для работы над книгой на основе диссертации потребовались дополнительные материалы и документы. Сама рукопись будущей книги родилась под солнечным небом города Перта – воистину удивительного места для осмысления русского прошлого. Книга увидела свет в 2008 году в издательстве Оксфордского университета.

«Советские ветераны Второй мировой войны» – моя первая книга. Сначала архивные штудии, а позже и работа над текстом выковали из студента-историка профессионального ученого. Во многом это перерождение произошло в России и состоялось на русском языке. Ведь я так никогда и не смог избавиться от своего отчетливо русского акцента, думая о многоязычии прошлого. Россия почти всегда со мной, в моих думах – пусть даже после выхода этой работы и рождения моей дочери годом позже фокус моих исследований изменился. Сперва я сосредоточился на архивах в США и Германии – сколь легче работается молодому отцу, если в обеих странах живет по бабушке! Позже я прильнул к репозитариям трех «балтийских сестер» и Украины – и вновь, гражданину Европейского союза так легче работается, ибо не надо печься о визах, приглашениях и выкраивать из расписания целые недели. Так, мало-помалу, из историка России я превратился в историка многонационального Советского Союза. Но ко времени выхода этой книги мне еще лишь предстояло пройти этот путь.

В конце девяностых и начале нулевых, когда я только начал накапливать материал для своей работы, мало кто из исследователей работал над социальной историей послевоенного СССР. Да, Елена Зубкова написала замечательную книгу, сосредоточившись на послевоенном советском обществе. Но этот труд был лишь первым «подходом к снаряду» и не раскрывал всей глубины темы. За время моих собственных попыток нащупать пульс послевоенной советской жизни и понять ее, занявших следующие десять лет, были напечатаны и другие книги и статьи по теме. Сегодня же по моему сюжету существует вал литературы: это целые библиотеки на русском, немецком, английском, посвященные разным аспектам советского общества и его культуры после 1945 года. Вышло так, что моя книга была лишь частью нового веяния, оформлявшегося в научном мире, той волны, что была незаметна для меня, запершегося в архивах и кропотливо пытавшегося докопаться до смысла первоисточников. В то же время именно эта волна несла мою работу вперед через общение с коллегами и чтение их трудов.

Приступая к написанию этой книги, я считал себя социальным историком – вполне старомодный выбор в англоязычной академии тех лет, находившейся в плену разнообразных форм культурной истории. Впрочем, и это положение вещей оказалось лишь временным: чем больше коллег приходили к осознанию того, что надо заниматься вопросами общественных институтов, структур и сюжетами «простой советской жизни», тем более и более социальная история приобретала вес. И я тоже был участником этого процесса, в те годы совершенно не ведая об этом.