Советский кишлак

В Ошобе были также женщины-активистки. Вспоминают двух: одна — Хурмат Оминова, старшая сестра Одинамата Оминова, вторая — Асаль-биби Муминова (1907 г.р.), дочь Муминбай-аксакала. И ту и другую называли аксакалами, хотя, конечно, они этой должности не занимали. В обоих случаях эти прозвища лишь указывали на то, что среди их родственников были аксакалы. Мужем Асаль-биби был Джаркин-мингбаши444, один из ближайших сподвижников Рахманкула, расстрелянный большевиками, что не мешало ей быть в активе сельсовета (в одном из документов упоминается, что она дважды избиралась поливальщиком-мирабом445).

Учителя

Особую группу активистов составляли учителя. В событиях в Ошобе в 1947 году они играли важную, можно сказать, ключевую роль. Сам Ортык Умурзаков был учителем. Согинбай Худайбердыев был директором школы в Ошобе до того, как стать председателем колхоза. Абдуджаббар Искандаров, брат Давлата Искандарова, также был учителем. Учителя стали той социальной силой, с помощью которой Искандарову удалось победить в конфликте с Умурзаковым. Рассмотрим роль учителя подробнее.

Уже не раз упоминаемая мной Фицпатрик в своей книге «Сталинские крестьяне» пишет об учителе как о «жертве произвола» со стороны власти, добавляя, что учителями были в основном женщины, что еще больше ослабляло их положение в патриархальном крестьянском мире. При этом американский историк говорит о «двусмысленном положении» учителя, который, будучи жертвой, в то же время являлся «представителем советской власти»446.

В начале 1930-х годов советская власть под знаменем борьбы с неграмотностью постановила существенно расширить сеть школ, особенно в сельской местности, и ускоренно подготовить новую когорту учителей, призванных «на фронт» культурной работы. Число учителей за 1930-е годы возросло по стране почти в четыре раза, большинство новых учителей, как показывают исследования, составляли молодые мужчины с невысоким — начальным или семилетним — образованием, многие из них состояли в комсомоле447. Учителя действительно были «агентами советской власти», они выполняли не только и не столько сугубо педагогические, сколько важные политические функции, будучи активистами, которые принимали непосредственное участие во всех общественно-политических процессах — коллективизации, раскулачивании, антирелигиозной борьбе, пропаганде советского строя и решений власти, переписи и так далее. В этом качестве они сталкивались с отпором и насилием со стороны крестьян. Но учителя были также и оппонентами советских чиновников, которые нередко видели в учителях возможных образованных вожаков и организаторов антисоветского сопротивления. Учителя были под особым наблюдением со стороны чиновников и спецслужб и нередко подвергались репрессиям. В этом и состоит двойственность их позиции. Однако учителей нельзя рассматривать только как часть власти или часть крестьянского мира, противостоящего власти. Они имели собственные интересы — свою профессиональную солидарность и идентичность, иерархию, институциональную принадлежность. Учителя использовали ресурсы разных структур для достижения своих интересов и защиты собственной корпоративной позиции.

В регионе, который я изучаю, статус учителя имел дополнительные особенности. Здесь существовало традиционное уважение к образованным людям, которое культивировалось в мусульманской культуре. Элементы социального статуса религиозно образованных людей были унаследованы светски образованными учителями — к слову, в 1930—1950-е годы это были преимущественно мужчины. Последних, когда о них говорили или когда к ним обращались, обязательно называли «домулла» (домулло), что помимо прямого значения — учитель — имело очевидную связь с исламом и обозначением человека, получившего мусульманское образование, — муллой (мулло). На советского учителя распространились и другие прежние формы почитания (например, во время ритуала им могут предложить отдельное, более почетное место) и неформального одаривания. Правда, воспроизводство старых практик получило новый смысл, подарки со временем стали принимать вид взятки за хорошие оценки и аттестаты.