Советский космический блеф

Текст книги «Испытано в небе» проходил, как положено в СССР, двойную цензуру — сперва военную, потом общую. Военным цензором был мой знакомый, полковник авиации Ликаренко, ведавший в Военной Цензуре Генерального штаба Вооруженных сил СССР вопросами авиационной техники. Он, конечно, сразу обратил внимание на «опасный» эпизод, поговорил с автором и по его намекам понял, что «сам» хочет, чтобы эпизод был опубликован. Если бы Ликаренко был сейчас жив, я ни за что не стал бы рассказывать о нем такие детали. Но этот во многих отношениях замечательный, интеллигентный и печальный человек с длинными темными усами скончался уже после того, как я эмигрировал из Советского Союза. Как видите, даже в таких драконовских органах, как Военная Цензура, сидят подчас здравомыслящие и хорошие люди.

Однако, если бы Ликаренко просто поставил свой разрешительный штамп, этого было бы еще недостаточно. Ведь военный цензор проверяет рукопись предварительно, давая разрешение на публикацию лишь специальных сведений военного характера. После этого материал поступает к цензору Главлита, и тот принимает окончательное решение о возможности публикации. Текст разрешительного штампа военной цензуры (мне много раз приходилось получать этот штамп на статьях для нашего журнала) так и гласит: «Против опубликования сведений военного характера, содержащихся в данном материале, возражений нет. Окончательное решение о возможности публикации должно быть принято органами Главлита». Так что если бы полковник Ликаренко ограничился своим штампом и подписью, то потом цензор Главлита почти наверняка снял бы отрывок.

И Ликаренко поступил куда хитрее. В ходе проверки текста военному цензору предоставлено право вносить поправки, замечания, вычеркивать строки, «если такие действия направлены на сохранение военной тайны». В самом разрешительном штампе военной цензуры, текст которого приведен выше, есть еще такая строка: «Наши замечания см. на страницах…» Конечно, места, проверенные и исправленные военным цензором, подлежат такой же самой проверке Главлитом, как и весь остальной текст. Но психологически дело обстоит иначе. Если цензор Главлита видит в каком-то отрывке следы «работы» своего военного коллеги, то полагает, что уж тут-то все в порядке, ибо военный цензор привел текст в соответствие с цензурными требованиями. Такие участки цензор Главлита почти всегда пропускает нетронутыми.

Хорошо это зная, Ликаренко «поработал» над отрывком о встрече Галлая с Королевым-заключенным, вычеркнул там какие-то совершенно неважные слова, сбоку на полях поставил, как водится, свои инициалы. И сработало! Цензор Главлита то ли пропустил «крамольный» отрывок, то ли доверился авторитету маститого Ликаренко — но только отрывок, как видите, напечатан. И весь мир может теперь проверить тот факт, что Главный Конструктор космических кораблей, создатель первых советских спутников, академик, лауреат всевозможных премий — сталинских и ленинских, — Герой Социалистического Труда и обладатель несметного числа орденов — Сергей Павлович Королев — был во время последней войны просто одним из миллионов советских заключенных-лагерников, да еще считал это за счастье, потому что абсолютное большинство его сверстников и коллег было уничтожено…

Наступил, однако, и момент освобождения. Точную дату выхода Королева из «спецтюрьмы» установить пока трудно, однако год освобождения известен — 1945, год военной победы. И в том же году Королеву дают первый орден — пока самый низший советский орден «Знак почета» — «за участие в разработке и испытании ракетных ускорителей для боевых самолетов».

Это было типично для советского режима: покойный Л. Рамзин, разработавший в тюрьме новый паровой котел, тоже получил по выходе на волю некий орден. А в годы максимального террора, 1937–38, было несколько случаев, когда публиковался указ о награждении орденом того или иного человека, но вручать орден было некому: в промежутке между подписанием указа и его публикацией человека арестовывали или расстреливали.

Так или иначе, но «дипломат» Королев, обычно неплохо принимавший всякие почести и привилегии, тогда встретил свой первый орден без малейшего энтузиазма — слишком свежа была в памяти тюрьма, слишком очевиден контраст. От человека, который тогда, в 1945 году, участвовал в выпивке по поводу королёвского ордена, я знаю о замечаниях конструктора насчет своего награждения. Замечания были столь опасны, что друзьям пришлось увести Королева от стола под предлогом (по счастью, очень хорошим в России), что человек напился и плохо себя чувствует.