Геринг понял, что Риббентропу не хочется больше сидеть на горячей сковородке, оправдываясь за вторжение в Австрию.
– Да, я тоже так думаю. Но еще раз скажите Чемберлену: неверно, что Германия предъявила какой-то ультиматум. Все это ложь. Зейсс-Инкварт настойчиво просил нас по телефону и по телеграфу послать войска.
– Я вас понял. У меня были здесь продолжительные беседы о германо-английских отношениях.
– Вы знаете сами, что никто не радовался бы больше меня, если бы у нас действительно наладились отличные отношения с англичанами. Но пусть они признают, что мы тоже гордая и свободная нация. В конце концов мы ведь представляем собой две братские нации.
«Если Риббентроп не сумеет передать дословно эту фразу Чемберлену, – подумал Геринг, – то это сделает английская разведка».
– Чемберлен, – донеслось из Лондона, – произвел на меня очень хорошее впечатление. Мне кажется, что он серьезно стремится к соглашению с нами. Он сказал, что всегда желал улучшить англо-германские отношения. Теперь он решил осуществить свое намерение. Он просил меня передать фюреру, что это его искреннее желание и твердое намерение. Я ответил, что согласия между Англией и Германией после того, как разрешен австрийский вопрос, будет еще легче достичь. Я полагаю, что он того же мнения.
– Поскольку вся эта проблема решена, – сказал Геринг, – и всякая опасность волнений или потрясения устранена, то все должны быть благодарны нам за ликвидацию источника кризиса.
– Я тоже говорил здесь об этом. Если эта перемена и повлечет за собой некоторое возбуждение в данный момент, то это пойдет лишь на пользу англо-германскому взаимопониманию.
«Идиот, что он несет, – Геринг на минуту отнял трубку от уха, – возбуждение, взаимопонимание».
– Чемберлен, – продолжал министр иностранных дел, – спросил меня насчет Чехословакии. Я ответил, что у нас нет ни желания, ни намерения предпринимать что-либо в этом направлении. Наоборот, если с нашими братьями-немцами там будут прилично обращаться, то мы, безусловно, придем к соглашению. А вообще-то мои переговоры здесь закончены. Если я буду сидеть здесь еще, это может показаться странным…
– Я тоже уверен, что Чемберлен – вполне разумный человек, – Геринг со злостью перебил Риббентропа. «Опять он об этом. Я ведь уже понял, что он больше не может там торчать, и дал согласие на его возвращение».
– Мои впечатления от него превосходны, – подхватил Риббентроп. – Кое-кто думает, что сейчас здесь могут возникнуть затруднения: в глазах общественного мнения все происшедшее покажется решением, навязанным силой. Но у меня сложилось впечатление, что каждый нормальный англичанин, обыватель, спросит себя – какое дело Англии до Австрии?
– Разумеется, – Геринг понял, что пора кончать разговор. – Это совершенно ясно. Есть дела, которые касаются народа, и дела, которые его не касаются. Все более или менее обстоит превосходно, царит мир. Две нации нашли друг друга, подали друг другу руки, возрадовались и ликуют…
Четыре дня спустя, 17 марта, Наркомат иностранных дел сделает заявление представителям советской и зарубежной прессы. Его текст будет разослан через советские полпредства иностранным государствам.