Советский порядок

«…Степан Трофимович постоянно играл между нами некоторую особую и, так сказать, гражданскую роль и любил эту роль до страсти, — так даже, что, мне кажется, без нее и прожить не мог…Тут все могло быть делом привычки, или, лучше сказать, беспрерывной и благородной склонности с детских лет к приятной мечте о красивой гражданской своей постановке. Он, например, чрезвычайно любил свое положение «гонимого» и, так сказать, «ссыльного». В этих обоих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала.

…Я только теперь, на днях, узнал, к величайшему моему удивлению, но зато уже в совершенной достоверности, что Степан Трофимович проживал между нами, в нашей губернии, не только не в ссылке, как принято было у нас думать, но даже и под присмотром никогда не находился. Какова же после этого сила собственного воображения! Он искренно сам верил всю свою жизнь, что в некоторых сферах его постоянно опасаются, что шаги его беспрерывно известны и сочтены, и что каждый из трех сменившихся у нас в последние двадцать лет губернаторов, въезжая править губернией, уже привозил с собою некоторую особую и хлопотливую о нем мысль, внушенную ему свыше и прежде всего при сдаче губернии. Уверь кто-нибудь тогда честнейшего Степана Трофимовича неопровержимыми доказательствами, что ему вовсе нечего опасаться, и он бы непременно обиделся. А между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя впрочем в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается».

* * *

История дважды (в феврале 1917-го и в начале 1990-х гг.) дала интеллигентам шанс показать, на что они способны в реальном управлении, и оба раза интеллигенция с позором провалилась.

Естественно, отточившая в болтовне свой язык интеллигенция легко объясняет свои провалы действиями сил зла, тем, что им не дали «развернуться», объективными причинами. Почитайте, что писали в эмиграции в 1920—1960-х годах Керенский, Милюков и прочая компания, и что писали и пишут Гайдар, Явлинский и остальные. Особенно умиляет их возмущение «непроходимо темным народом», «косностью среды», атавизмами «монархического/советского рабства», не дающими сей самый народ облагодетельствовать. То есть получается, что народ всеми силами сопротивляется тому, чтобы быть осчастливленным! В итоге радикальная интеллигенция (вроде Новодворской) вообще предпочитает весь этот неудобный народ как-то «переделать», вместо того чтобы взять себе задачу по силам и самим уехать к «подходящему» народу в какой-нибудь американский штат.

Итак, первый шанс появился у интеллигенции в революционном феврале 1917 года, когда она с частью генералитета, с западными кругами, с частью императорского двора, с капиталистами, при деятельном участии масонских лож, в которых состояли многие члены будущего Временного правительства, захватила власть. После чего вместо управления интеллигенты занялись бесконечным, привычным словоблудием и прожектерством. За это время развалилась армия, экономика, начались стихийные бунты… За полгода (!) интеллигенты довели страну «до ручки», поставив людей на грань физической гибели. В результате — «темному народу» при помощи оружия пришлось выбирать между двумя реальными программами восстановления государства. Первую (более консервативную, кстати) предложили большевики во главе с Лениным, вторую (более либеральную и расплывчатую) — военные во главе с Корниловым. Как известно, победили большевики.

Надо сказать, что интеллигенцию одинаково недолюбливали как красные, так и белые (особенно белые). Бывшим либеральным деятелям было опасно появляться в офицерских полках без охраны, даже если эти интеллигенты декларировали свою солидарность с Белым движением.

Во время второго разрушения страны повторился тот же сценарий. Борьба интеллигенции без реальной созидательной программы опять-таки носила лишь разрушительный характер (обычно она выражалась словами Остапа Бендера — «Запад нам поможет»). Как в первый раз, так и во второй, гибель страны была обусловлена не столько действиями тех, кто боролся с властью (их совокупные усилия важны, но не решающие), не столько действиями враждебных государств (хотя и их нельзя сбрасывать со счета), сколько нераспорядительностью лиц, облеченных высшей властью. Николай II сначала развел «распутинщину», а в решающий момент (через брата Михаила) «сдал» вверенную ему страну либералам.