Советский Пушкин

Когда мы знакомимся с историей России начала XIX века, особенно с периодом после поражения декабристов, с господствовавшими в ней православием, ханжеством, мракобесием, ненавистью к мысли, холопством, бесправием, обезличенностью и пресмыкательством, – мы первоначально едва верим, что ослепительный поток света, излучаемый широко, свободно и щедро поэзией Пушкина, относится к той же эпохе. Однако гениальный русский поэт, (провозвестник новых начал в отсталой России, не мог до конца порвать с традициями дворянского общества и строя, к которым он принадлежал. Пушкин не был случайным явлением, парадоксом истории. Он вырастал из противоречий своего времени, своего класса, из противоречий и общеевропейского порядка, преломленных в русской действительности. Воздействие Европы на ход русской жизни нельзя ни на минуту забывать, когда изучаешь возникновение поэзии Пушкина и ее значение для современников и потомков. Противоречие идеологии с действительностью, возможно только тогда, когда существующие общественные отношения уже вступили в противоречие с производительными силами, на базе которых они выросли. Но, – поясняет Маркс и Энгельс, – «в пределах отношений определенной нации это может произойти также благодаря тому, что противоречие обнаруживается не в данных национальных рамках, а между данным национальным сознанием и практикой других наций, то есть между национальным и всеобщим сознанием той или другой нации». (Маркс и Энгельс, том IV, стр 22.)

Осознание и идеологическое выявление противоречий русской действительности ускорялось знакомством с западноевропейским просвещением и с практикой более развитых западноевропейских народов. Общеизвестно, какую роль сыграли в этом отношении противонаполеоновские походы русских войск. Из огромного значения европейского просвещения для формирования поэзии Пушкина не следует, однако, как пытаются утверждать некоторые литературоведы, что она есть результат только влияния Запада. Под влиянием Запада Пушкин ушел далеко вперед от своего времени, своей страны, – в ряде отношений он опередил свое время больше, чем декабристы. Но в то же время Пушкин был множеством уз связан с идеологией своего класса и своей эпохи. На дворянский характер поэзии Пушкина указал еще Белинский. И все же в мировоззрении Пушкина рядом со взглядами и чувствами, связывавшими его с дворянской средой, неизмеримо больше было моментов, отделявших его от нее, противопоставлявших его ей.

Пушкин искал гармонии со средой, но не находил ее. Он даже ясно представлял себе условия этой гармонии и неоднократно давал им поэтическое воплощение, но условия эти были созданы не по его росту. В тогдашней России, особенно после разгрома декабристов, гармония с действительностью возможна была только путем отказа от всего того, что возвышало над нею. Нужно было быть или стать одним из Лариных, нужно было смириться, прибедниться, стать Белкиным или Гриневым, чтобы найти условия для слитного гармонического сосуществования с тогдашней действительностью. Гринев и Белкин выведены Пушкиным не только как верноподданные своего царя в политическом отношении. Они с умыслом изображены ограниченными людьми. Они честны, благородны, на них можно положиться в трудную минуту личной жизни, но они необразованы, они лишены обобщающей силы разума, необходимой для того, чтобы задуматься над окружающим, над злом в жизни. Разлад с действительностью лишал спокойствия и счастья, Пушкин искал примирения с действительностью и видел, что цена примирения – смирение и что смирение ведет к обеднению личности. Взрослый человек может с симпатией и умилением смотреть на детскую колыбель, но сам уместиться в ней не может. Таков же психологический смысл симпатизирующего отношения Пушкина к образам Белкина и Гринева. Белкин и Гринев не были идеалами Пушкина. В их образах он не рисовал воображаемых образцов, противопоставленных свету и придворной жизни, подобно Татьяне из «Евгения Онеги-на». Тепло и сочувственно Пушкин рисует образ Гринева в «Капитанской дочке», сумевшего лично честно пройти свой жизненный путь, в обстановке большого народного возмущения, в гармонии со своим классом и с политическим строем, и зато щедро вознагражденного жизнью. Но в то же время Пушкин смотрит на Гринева сверху вниз, как взрослый на неразвившегося ребенка. Пушкин прячется за Белкина и показывает, как выглядит жизнь, преломленная через его восприятие. Она – серия удивительных происшествий, большею частью счастливых, среди которых, однако, попадаются и печальные, но которые воспринимаются Белкиным только как происшествия, без размышлений об их причинах и вытекающих из них выводов. Для Пушкина примирение и гармония Гринева и Белкина были невозможны, как прекрасный, но далекий детский сон. Для Пушкина гармония с миром была бы возможна только путем сохранения его духовного богатства, которое он добыл, пройдя сквозь искус скептического взвешивания достоинств окружающего.