У каждого из нас есть идеология, есть политические убеждения, каждый хату свою в свой цвет красит. Так в жизни. И так в повестях, рассказах, драмах. Мы же вместе, мы — братство — требуем одного: чтобы голос не был фальшив, чтобы мы верили в реальность произведения, какого бы цвета оно ни было.
Слишком долго и мучительно правила русской литературой общественность. Пора сказать, что некоммунистический рассказ может быть бездарным, но может быть и гениальным» (
Поясняя свою точку зрения, Л. Лунц писал: «Я не эстетствующий сноб, не сторонник «искусства для искусства» в грубом смысле этого слова. Следовательно, не враг идеологии. Но официальная критика утверждает, — нет, боится прямо утверждать, но это ясно видно из каждой ее статьи, — что идеология в искусстве все. С этим я никогда не соглашусь. Идеология — один из элементов произведения искусства. Чем больше элементов, тем лучше. […] Роман без точного и ясного «миросозерцания» может быть прекрасным, роман же из одной только голой идеологии — невыносим. […] Искусство — не публицистика! У искусства свои законы» (
Впервые — Россия, 1922, № 1.
Печатается по этому изданию.
Своим рассказом Л. Лунц, подобно Е. Замятину («Мы»), выступал против тех тенденций в общественной психологии и идеологии, которые отчетливо отразились в высказываниях пролеткультовских теоретиков. Некоторые рассуждения героя рассказа близки звучащим в те годы идеям: так, А. Гастев говорил о «недоверии ко всякого рода человеческим ощущениям», считая, что главная черта пролетарской психологии — «поразительная анонимность, позволяющая квалифицировать отдельную пролетарскую единицу как А. В. С или как 325, 0, 75 и 0 и т. п.» (
Стиль рассказа Л. Лунца напоминает «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя. Но в отличие от Гоголя у Лунца происходящее нельзя считать лишь плодом галлюцинаций персонажа, поскольку его идеи в финале претворяются в жизнь, знаменуя, по мнению заведующего канцелярией, начало «новой эры» в истории человечества. «Победа» героя, с радостью отказавшегося от всего человеческого, является и поражением, служит саморазоблачению, дискредитации маньяка-бюрократа. Натуралистическая подробность в конце рассказа подчеркивает, что месть осуществляется как бы со стороны самой человеческой «природы».
Проблематика рассказа «Исходящая № 37» связывает это произведение с сатирическими рассказами М. Булгакова и А. Платонова. Сопоставляя рассказ Л. Лунца с «Дьяволиадой» М. Булгакова, М. Чудакова пишет: «В рассказе Лунца были остро намечены фабульные возможности темы: канцелярское делопроизводство как некая особая сфера жизни, магическим образом втягивающая в себя и подчиняющая призрачным, но неумолимым законам частную жизнь вполне реальных персонажей» (
В течение 20-х годов писатель выпускает следующие сборники рассказов: Ночь под Кривым Рогом. Рассказы. М., 1926; Падение Дайра. Рассказы. М.;Л., 1926; Февральский снег. Рассказы. Харьков, 1928.
Впервые —30 дней, 1925, № 7. Вошло в сборники «Ночь под Кривым Рогом», «Падение Дайра».
Печатается по изд.: Малышкин А. Избранные произведения. В 2-х т. М., 1978. Т. 2.