Советский русский рассказ 20-х годов

В № 6 за 1926 год журнала «Новый мир» было опубликовано письмо А. Воронского, в котором он отказывался от посвящения ему «Повести непогашенной луны». Вот текст этого письма: «В 5-й книге журнала «Новый мир» напечатана повесть Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны». Хотя в предисловии повести и содержится указание, что речь идет не о смерти тов. Фрунзе, но вся бытовая обстановка, некоторые подробности и т. д. говорят об обратном. Повесть держит читателя в уверенности, что обстоятельства, при которых умер «командарм», герой повести, соответствуют действительным обстоятельствам и фактам, сопровождавшим смерть тов. Фрунзе. Подобное изображение глубоко печального и трагического события является не только грубейшим искажением его, крайне оскорбительным для самой памяти тов. Фрунзе, но и злостной клеветой на нашу партию ВКП(б). Повесть посвящена мне. Ввиду того что подобное посвящение для меня, как для коммуниста, в высшей степени оскорбительно и могло бы набросить тень на мое партийное имя, заявляю, что я с негодованием отвергаю это посвящение. С товарищеским приветом А. Воронский» (Новый мир. 1926. № 6. С. 184). Здесь же было помещено краткое заявление «От редакции»: «Помещая письмо тов. Воронского, редакция вполне присоединяется к его мнению. Редакция считает помещение в «Новом мире» повести Пильняка явной и грубой ошибкой. Редакция» (там же).

Осознавая серьезность складывающейся ситуации, Б. Пильняк счел необходимым выступить с открытым письмом, в котором признавал рассказ «ошибкой»: «В майской книге «Нового мира» появилась моя «Повесть непогашенной луны», а в июньской книге было напечатано письмо т. Воронского, где он считает повесть «злостной клеветой на нашу партию ВКП(б)». В препроводительном к письму т. Воронского примечании редакции редакция «считает помещение в «Новом мире» повести Пильняка явной и грубой ошибкой». Сейчас, вернувшись из-за границы, где я был оторван от СССР, восстановив обстановку, при которой писалась повесть, я нахожу необходимым заявить: не учтя внешних обстоятельств, я никак не ожидал, что эта повесть сыграет в руку контрреволюционного обывателя и будет гнуснейше им использована во вред партии; ни единым помыслом не полагал я, что пишу злостную клевету. Сейчас мне видно, что мною допущены крупнейшие ошибки, не осознанные мною при написании; теперь я знаю, что многое, написанное мною в повести, есть клеветнические вымыслы. Поэтому присоединяю мое мнение к мнению редакции и считаю большой ошибкой как написание, так и напечатание «Повести непогашенной луны». Бор. Пильняк. Москва, 25 ноября 1926» (Новый мир. 1927. № 1. С. 256).

Когда через несколько лет после публикации Б. Пильняком за границей повести «Красное дерево», обстановка вокруг него резко обострится, враждебная писателю критика будет вспоминать «Повесть непогашенной луны» как одно из первых свидетельств «контрреволюционности» Б. Пильняка. Так, Секретариат РАПП заявлял: «Повесть Б. Пильняка «Красное дерево» — самое яркое доказательство активности новобуржуазной литературы. «Красное дерево» достаточно завершает путь Б. Пильняка […] от «Повести непогашенной луны» […]» (На литературном посту. 1929. № 17. С. 2). После гибели Б. Пильняка, ставшего жертвой сталинских репрессий, имя его около 20 лет не упоминалось в литературоведческих работах. Но и после реабилитации писателя отношение исследователей к малоизвестному рассказу «Повесть непогашенной луны» было большей частью резко отрицательным. Об этом уже в конце 60-х годов писал Ю. Андреев. По его мнению, в данном рассказе «впервые в своем творчестве Б. Пильняк с такой любовью изобразил коммуниста […] умного, молодого, душевно тонкого, обаятельного человека. По всем идейно-художественным данным об раз замечательного большевика Гаврилова должен был стать в один ряд с образами большевиков, созданными в 20-е годы. Но основная коллизия произведения была отвергнута, причем произошло это именно тогда, когда Б. Пильняк пошел в том направлении, к которому критика его и призывала. Инерция недоброжелательства, корни которого не всегда, очевидно, осознаются современными авторами, действует вплоть до последних лет» (Андреев Ю. Революция и литература. С. 163).

В. Бузник утверждала: «Ни меткие бытовые зарисовки, ни колоритно зафиксированные эпизодические фигуры не спасли от провала «Повесть непогашенной луны», где мысль автора запуталась в разрешении противоречий между долгом и чувствами. Тема высокой ответственности наделенного властью человека перед обществом, людьми вылилась в искаженное изображение крупного деятеля революции как страшной личности, не знающей эмоций и полутонов […] чьи поступки «формульны», скованы приказом, торжествующим над здравым смыслом» (Бузник В. В. Русская советская проза двадцатых годов. Л., 1975. С. 165).

В. Новиков оценивал рассказ однозначно: «Это необъективное, искажающее советскую действительность произведение» (Новиков В. Творческий путь Бориса Пильняка//Там же. С. 17).