Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Наиболее точные итоговые оценки деятельности и личности Горбачева можно найти, на мой взгляд, в статьях и очерках его многолетних советников и помощников. По свидетельству Анатолия Черняева, Горбачев понимал, что в таком казарменном обществе, как советское, надо «скомандовать» делать перестройку. «И он скомандовал, и в течение первых трех лет он мыслил улучшение общества в категориях марксизма-ленинизма. Он начал сомневаться в этом пути лишь в 1987 г. Летом 1987 г. в Крыму он сказал: «Знаешь, Анатолий... Я пойду далеко, очень далеко. Никто не знает, как далеко я пойду». Но уже в 1988 г. развязанные им процессы стали опережать его самого, и он не мог контролировать те общественные и интеллектуальные силы, которые он сам раскрепостил. У него не было никакой завораживающей, харизматической идеи. Он хотел заставить систему работать, не подвергая сомнению саму систему. Но ему хотелось чего-то нового, непонятного пока еще ему самому, какого-то «качественно нового состояния». Была смутная надежда – а вдруг! Не будучи «великим человеком» по набору личных качеств, он тем не менее сделал великое дело. С исторической точки зрения это важнее» [304]. «Горбачев очень торопился, даже чрезмерно торопился с реформами, – писал Шахназаров. – Но за это дело надо было браться два-три десятилетия назад. Распад СССР – это трагедия вселенского масштаба. Но это результат не «скороспелой демократизации», а того, что с нею запоздали на четверть века. Система не выдержала перегрузок, начала разрушаться и стала легкой добычей враждебных ей социальных и политических сил» [305]. По мнению Андрея Грачева, падение Горбачева было неизбежно. «Как только он перестал эффективно выполнять роль графитового стержня, опущенного в ядерный реактор спровоцированной им самим новой русской смуты, он исчерпал значительную часть своей миссии. Главное было в том, что Горбачев не знал, чего хочет История, куда в конце концов она вывезет и выведет его самого, его страну и затеянную им реформу» [306]. К этому можно добавить лишь то, что Горбачев не знал не только того, что или чего хочет История, но и чего хочет он сам. Его взгляды были слишком туманно и плохо изложены. В этом состояла и главная причина поражения Горбачева: он получил – и то не безусловную – поддержку значительной части интеллигенции, но никогда не имел поддержки народа. Но как можно создавать демократическое общество без поддержки самого народа?!

Распад Советского Союза и Запад

Уже к концу 1989 г. почти все политологи, социологи и советологи Запада прочили неудачу предпринятой в СССР перестройки. Только немногие писали о возможности чуда. При этом почти все, кто писал об этом, считали, что в случае неудачи Советский Союз вернется к авторитарному режиму, никто еще не думал о распаде СССР. Как писал Питер Дракер, «перестройка Горбачева представляет собой попытку выковать новые узы единства посредством экономического роста и развития. Может ли она иметь успех? Ответ почти наверняка должен быть: нет. Если перестройка потерпит неудачу, Россия вернется к сталинистской репрессивной системе. Но даже если перестройка в экономике будет успешна, она не принесет желаемого объединяющего эффекта» [307]. Логика автора была довольна проста: успех экономического развития связан с децентрализацией, а это ведет к сепаратизму, и этого КПСС не может допустить ни при каких условиях. В книге «Большой провал» в том же 1989 г. Збигнев Бжезинский утверждал, что коммунистический режим в СССР доживает свои последние годы или последние десятилетия. Автор рисовал в этой книге разные варианты демонтажа и реформации коммунизма. Бжезинский не исключал и возможности неожиданного и быстрого распада СССР. Но он все же считал такой исход наименьшей вероятностью [308].

В середине 1990 г. возможный распад СССР становился все более реальной перспективой, и это вызывало серьезную обеспокоенность западных специалистов. «Запад не может быть заинтересован в развале Советского Союза – писал в 1990 г. Генри Киссинджер, – точно так же, как он не заинтересован в его экспансии... Подрыв власти в стране, которая обладает десятками тысяч ядерных боезарядов и десятками ядерных реакторов, должен вызвать огромную озабоченность у всего человечества. Эта проблема столь ужасна и настолько противоречит традиционным концепциям суверенитета, что она не может не привлечь к себе постоянного внимания и требует углубленного изучения. Если даже не говорить о ядерной проблеме, развал Советского Союза непременно породил бы ужасный порочный круг насилия. Подобно киноленте, демонстрируемой с конца, это могло бы отбросить мир на два кровопролитных века назад и в конце концов втянуть в конфликт все окружающие страны, чье соперничество прежде всего породило у Советского Союза склонность к экспансионизму» [309].