Комиссия, естественно, была пройдена без сучка и без задоринки, и меня отправили в Ташкент. На базе Высшей школы МВД действовал спецфакультет. Две трети учебного времени проходило в лингафонных кабинетах — учили язык неимоверно. Письменность в Афгане ведется справа налево, поэтому шесть месяцев зубрежки кому угодно могли показаться сущим адом. И, конечно, стрельба и физподготовка. Занятия вели преподаватели, прошедшие школу Афганистана и учитывающие ошибки, допускавшиеся их предшественниками. Шесть месяцев пролетели быстро. “Студентов” проэкзаменовали и распустили по домам, даже предварительно не сказав, кто из них отправиться в Афган.
— Потом определимся, — заявил руководитель учебы. — Не волнуйтесь, если что — вызовем телеграммой.
Я уже собирался в отпуск, когда пришел вызов из Москвы: "Прибыть в Ташкент для отправки в спецкомандировку”. И снова Ташкент. За двое суток нас так про-вакцинировали от всевозможных болезней, что по числу дырочек от шприца мы стали походить на многоопытных наркоманов.
Перед самой отправкой заполнил спецанкету, в которой было указано — где и какие родинки на теле, сколько зубов есть и сколько и каких отсутствует, цвет глаз и так далее. А накануне офицеры устроили отвальную. Приятель майор Николай Исаев спрашивает:
— Вот тут надо указать, какой у меня цвет глаз. Так какой писать?
— Пиши, какой есть.
Исаев вздохнул:
— Ну так я напишу — краснющие глазищи у меня. После вчерашнего другого цвета быть просто не может!
Все расхохотались, ведь мы понимали, что заполняем “опозновательную” анкету на тот случай, если от тебя хоть что-нибудь останется.
В феврале 1983 года вместе в другими “кобальтовцами” мы оказались в Кабуле. Возле аэропорта стояла Витебская воздушно-десантная дивизия, где в помещении третьего батальона разместили наш отряд. Сам батальон был на операции. И началась торговля: кого куда направить. В Афганистане 28 провинций, нашими группами контролировались немногим более полутора десятков. Отряд делился на команды, те в свою очередь — на группы. В аэропорту вновь прибывших офицеров встретил заместитель командира отряда “Кобальт” подполковник Валерий Смирнов, который оказался родом из Челябинской области. Мы, уже как земляки, выпили за встречу, и он предложил мне место в штабе.
— Да нет, Валера, я сюда не отсиживаться по штабам приехал. Если есть возможность, направь меня в Герат. Там жизнь кипит.
— И смерть на пятки наступает, — хмуро подтвердил Смирнов.
После войны Валерий Смирнов возглавлял УВД Челябинской области и умер в 1994 году.
Через два дня мы на АН-12 перелетели в Герат. Все нутро самолета было заставлено ящиками с гранатами, минами и оружием. Первое знакомство с войной состоялось, когда самолет приземлился. Воевать в Афгане нашим приходилось с партизанами, лобовые войсковые операции были редкостью. Душманы умело уходили из-под обстрела, скрываясь в населенных пунктах и в водоснабжающих колодцах, которые имели разветвленные сети, и зачастую советские войска “работали” по кишлакам вхолостую. По дороге до Герата тянулись разрушенные поселения. Ясно было, что здесь проводилась зачистка. Но ведь общеизвестно, что любые руины — отличное место для засады партизан.
Команда “Кобальта”, обслуживавшая Герат, состояла из 17 человек и делилась на две группы, контролировавшие провинции Калайи-Нау и Бадгис.
На второй день офицеры из отряда “Кобальт-3” приступили к передаче своей зоны ответственности прибывшей команде “Кобальт-4”. Меня ребята предупредили, что афганцы — люди темные и до сумасшествия влюблены в деньги. За деньги они могли сделать все, даже жену тебе отдать.
Разместились мы в глинобитной вилле, в саду, где находился дом губернатора Герата. По внешнему периметру располагались четыре поста Царандоя, вооруженные автоматами ППШ, и наши выставляли пятый. У каждого офицера было прикрытие. Один числился советником по сельскому хозяйству, другой — советником молодежной организации. Я значился советником спецотдела ХАД (КГБ Афганистана). Цель была одна — максимальный сбор агентурной информации, чтобы наши войска могли работать на опережение.
Ситуация в Герате уже в феврале 1983 года была очень непростой. В городе активизировались бандформирования ИПА (исламская партия), лидер которой — войсковой капитан Туран Исмаил — держал под своими знаменами до 15 тысяч штыков. Также в городе работали ИОА (Исламское общество) и ДИР (Движение исламской революции), боевые группы которых насчитывали по 300 штыков.
Получив агентурную информацию, я направлял ее старшему советнику ХАДа, который, в свою очередь, ставил в известность старшего военного советника. “Хадовцы” заключали среди душманских банд соглашение о нейтралитете, и таких бомбить было уже нельзя. Из Кабула всегда шла четкая директива: если штаб бандитов находится ближе ста метров от жилых кварталов, авиаудар запрещается в принципе. Хотя нередко эти принципы не выдерживались.