Советский век

За один год (с 1 января 1933 по 1 января 1934 г.) численность членов партии в регионе упала с 44 990 до 23 340 человек; из них 7651 человек был исключен из партии; 1892 - понижены до уровня «сочувствующих»; 1557 уехали при наличии разрешения и 6328 - без разрешения (просто исчезли). Среди последней группы были люди с солидным партийным стажем, а также незаменимые специалисты, необходимые для работы на местах.

По мнению Щербакова и сопровождавшего его в поездке инструктора ЦК, причинами столь вызывающего бегства стали «крайний бюрократизм», царящий в областном партийном комитете по отношению к рядовым членам; а также - отсутствие возможностей для отдыха и удовлетворения культурных потребностей и нечеловеческие условия жизни рабочих и специалистов. Некоторые размещались в землянках, одна семья жила в общественной уборной, другие семьи занимали «отвратительные помещения; пять человек ютятся в одной комнате на шести квадратных метрах» и т. д. В регион ежегодно направлялись квалифицированные рабочие, строительные материалы, но положение с возведением жилья по-прежнему оставалось достойным сожаления. Общественные службы - бани, детские ясли, больницы, театры - полностью отсутствовали. Ситуация с продовольствием была также очень плохой. Но областной партийный комитет ничего не предпринимал. Он просто постоянно перебрасывал людей с места на место и исключал из партии тех, кто уехал. На тот момент никто точно не знал, какова в действительности численность членов партии[1-16].

Аппаратчик, написавший столь мрачный отчет, требовал, чтобы ситуация была изучена Оргбюро ЦК или включена в повестку дня ЦК с целью найти меры для ее исправления.

Весьма неприглядным оказалось положение дел в отдаленном, не имеющем большого значения регионе, руководство которым было возложено на второстепенных и даже третьестепенных партийных лидеров. Но столь же прискорбными и болезненными были подобные срывы в местных партийных организациях, административных органах и многих центральных регионах.

Постоянное увеличение числа задач и трудные жизненные условия заметно опережали возможности партийных кадров решать возникающие при этом проблемы. Почти все регионы жили в условиях постоянного чрезвычайного положения, с которыми местное партийное руководство справлялось как получится, примерно так же, как упомянутый ранее Далькрайком.

Аппарат контроля за партией постоянно расширялся, но единственное, что он умел - писать отчеты, и был бессилен что-либо исправить по существу.

Мы уже видели, что путаница, часто провоцируемая политикой центра, безжалостно вменялась в вину нижестоящим кадрам. Любая неудача, трагедия, катастрофа или хаотичная ситуация могла легко и быстро интерпретироваться как саботаж. Когда речь заходила о саботаже, партийные аппаратчики не имели никаких привилегий. Как любые другие кадры, их считали потенциально виновными, и чем более солидное положение они занимали, тем больше была предполагаемая степень вины. Чем выше уровень ответственности, тем больше вреда от них ожидалась. Вполне естественно, что их держали под постоянным неусыпным подозрением.

Система управления, основанная на такой параноидальной подозрительности, имела дополнительный «вывих». Считая опасным и опрометчивым ждать, когда гипотетическая опасность материализуется, верховное руководство предусмотрительно занималось «превентивным лечением». Уже рассмотренный анализ сталинской «кадровой философии» - разруха и человеческие страдания в период до 1933 г., ставшие следствием провалов коллективизации, головоломной индустриализации, голода на Украине и в некоторых областях России - свидетельствуют о том, что применению «превентивного лечения» в форме кровопускания в масштабах страны удивляться не приходилось.

Такая политика партии и правительства порождала бурю протестов, в фокусе которых оказался и Сталин. Такое положение вещей явилось для него настолько невыносимым, что для повсеместного подавления недовольства была запущена театрализованная кампания массовых репрессий. Через некоторое время подобные кампании стали обыденным явлением - и тогда на горизонте замаячило нечто более грандиозное. На заседании Центрального комитета в январе 1933 г. в речи о положении в стране Сталин заговорил о банде врагов, подтачивающих, подобно термитам, основы социалистического режима. Пока это был только зловещий сигнал - «интерлюдия» 1933-1934 гг. оказалась более неожиданной и значительной, чем можно было предположить.

Испытывающая муки голода страна не хотела мириться с мыслью, что глава правительства ничего не предпринимает. Предстояло исправить экономическое положение и восстановить престиж Сталина до того, как будет развязан массовый террор, намеченный в качестве демонстрации силы государства. Вождь планировал оргию убийств и методично готовился к ней.