Советско-польские переговоры 1918–1921 гг. и их влияние на решение белорусского вопроса

Получается, что советское руководство планировало заключение договора между Польшей и ЛитБел ССР, который решал все спорные территориальные вопросы между сторонами. Наиболее вероятно, что заключение предварительного соглашения должно было произойти во время встреч Чичерина-Венцковского в конце марта – начале апреля 1919 г. в Москве. Однако, имел ли польский уполномоченный необходимые полномочия? Во всех официальных документах указывалось о полномочиях А. И. Венцковского на решение вопросов, которые лежали в сфере интересов Красного Креста, а также «по делу освобождения арестованных членов Регентского Совета и убийства членов Российского общества Красного Креста» [438, s. 27]. Вообще, миссия А. И. Венцковского воспринималась советским руководством как средство предотвращения начала военных действий с Польшей, «чтобы не создать себе еще одного нового фронта», с целью «передышки с польской стороной» [32, л. 18].

После ознакомления с представленными документами, советское руководство освободило часть интернированных лиц, была создана смешанная советско-польская комиссия по решению дела заложников, в состав которой входили по три представителя от каждой стороны. Однако, А. И. Венцковский высказался категорически против привлечения прямо или косвенно к делу советско-польских переговоров представителей ЛитБел ССР. Во время встречи с Г. В. Чичериным он высказал сомнение относительно легитимности советской власти на территории Литвы и Беларуси («нашествие московских коммунистов», «самочинное правительство») [32, л. 33]. Народный комиссар иностранных дел всячески стремился убедить польского представителя, что ЛитБел ССР – это самостоятельное государство, связанное федеративными связями с РСФСР. При этом отмечал о наличии «провинциальной местной власти с широкими полномочиями» в Минске, которая не является «частью правительства» [32, л. 33]. Тем самым подчеркивалась некоторая самостоятельность Минского губернского комитета, его неподконтрольность СНК ЛитБел ССР. Так, по словам В. Г. Кнорина Минский губернский комитет «плохо связывался с руководящими органами республики в Вильно, часто оглядывался на Москву, предпринимая сепаратные от своего центра шаги» [112, с. 54]. При этом литовские политики в правительстве ЛитБел ССР достаточно либерально смотрели на эти проявления сепаратизма. Таким образом, признавая отличия Минщины от остальных регионов республики и соглашаясь с ее «независимостью», литовские деятели в правительстве ЛитБел ССР по существу ставили точку в дискуссии о принадлежности территорий, которые лежали на запад от границ Минской губернии. Эти земли они считали исключительно литовскими.

В итоге А. И. Венцковский отмечал, что «если мы стоим за Литвой, то Антанта стоит за Польшей, и будет необходимым участие представителя Антанты». Тем самым польский представитель показал, что руководство Польского государства знает о факте ведения переговоров Советской России и представителем стран Антанты (У. Буллитом), рекомендовал продолжить «контакты между Вами и Антантой» [32, л. 31]. При этом А. И. Венцковский отмечал особенную заинтересованность целями своей поездки в Москву со стороны Междусоюзнической миссии во главе с Ю. Нулансом.

Во время переговоров Г. В. Чичерина с А. И. Венцковским предложения ЦРК ППС советским руководством были приняты, но в них были внесены некоторые дополнения: 25 марта 1919 г. было высказано согласие на проведение плебисцита «трудящихся масс» на территории Литвы и Беларуси при условии вывода «чужих войск» [78, с. 76]. Категория «чужие войска» распространялась исключительно на польские военные части, которые до середины марта 1919 г. овладели Слонимом и Пинском, Волковыском, Брестом, Скиделем, вилейско-молодечненским районом. Военные единицы Красной Армии, представленные частями Западного фронта, признавались в качестве вооруженных сил новосозданной ЛитБел ССР и поэтому не подпадали под категорию «чужих войск». При этом с территории Беларуси было предложено войска не выводить, а определить границу по линии фронта, что фактически означало раздел белорусских земель на две части [224, с. 8].