Советсткие ученые. Очерки и воспоминания

Не следует думать, что Павлов был «благостным старцем», который всем все разрешает и все одобряет. Работа в его лаборатории была делом нелегким, она требовала ответственности за каждое слово, за каждый жест.

Сохраняя огромный авторитет среди учеников, И. П. Павлов никогда не страдал догматизмом, который губил и продолжает губить многих ученых, мешает созданию настоящей научной школы. Павлов никогда не цитировал труды своих предшественников, в частности любимого им И. М. Сеченова, хотя всегда оставался верным духу и содержанию его учения. Он сам не терпел, когда ученики в подтверждение своих мыслей дословно цитировали его собственные высказывания.

Павлов позволял окружающим не соглашаться с ним в трактовке полученных экспериментальных фактов, предлагать свои способы решения поставленной проблемы. Он даже радовался всякому возражению, протесту как случаю еще больше напрячь свой ум и… большею частью разбить аргументацию «противника». Зато если «протестант» оказывался прав, а павловская гипотеза оказывалась в несоответствии с действительностью, то учитель первый поздравлял ученика и в течение нескольких дней подряд делился со всеми другими радостью нового открытия нашего товарища.

Таким образом, кроме единого экспериментального метода и манеры материалистически мыслить о проявлениях высшей нервной деятельности, Павлов внушил всем нам идею о том, что научная школа–это отнюдь не отвлеченное понятие: это означает гордиться каждой победой, которую одержал ваш товарищ по институту или лаборатории!

х х х

Второго октября на павловскую среду собралось более ста человек, причем в конференц–зал института пришли не только научные работники Ленинграда, но и люди, приехавшие в специальные командировки из других городов Союза, чтобы присутствовать на одной из знаменитых еженедельных конференций Павлова, послушать его отчет за неделю, увезти с собой его высказывания и потом вспоминать об этой встрече всю свою жизнь.

Своеобразные это были собрания — павловские среды.

Здесь не существовало никакого писаного регламента, не было и докладчика, тем более никаких резолюций. Единственным и бессменным докладчиком был сам И. П. Павлов, а оппонентами–все присутствующие, в том числе и гости.

Обычно обсуждалось пять–шесть серий опытов разных сотрудников павловских лабораторий, зрелых и молодых, с последующим анализом и значительными отступлениями от темы, порой и с обсуждением текущих политических событий, наконец, научных новостей за рубежом. Словом, тем для свободной дискуссии было более чем достаточно. Лишь одно было строго запрещено — повторять то, что однажды уже было сказано. Конечно, это не мешало обсуждать наиболее важные темы на двух, даже на трех средах, но каждый раз в новом аспекте.

При таком огромном числе участников сред и различии их специальностей каждое заседание могло бы длиться бесконечно долго. Однако этого не было: выступавшие, в том числе и сам Павлов, отличались необычайной лаконичностью. Чувство ответственности у всех было развито чрезвычайно высоко.

И, пожалуй, самым главным было то, что научное новаторство участников физиологических сред и самого руководителя школы отнюдь не мешало всеобщему глубокому уважению к классике, к тому, что однажды было открыто и подтверждено многочисленными опытами и получило силу закона.

Какое громадное отличие от некоторых современных «метаний» в биологической науке, когда новые тенденции, приобретая иногда характер всесильной моды, отбрасывают начисто то, что достигнуто в течение многих десятилетий!

Впрочем, об этом пойдет речь именно при воспоминании о среде 2 октября, при обсуждении одного из поставленных вопросов.

х х х

Павлов вошел в зал заседаний в состоянии обычной деловой сосредоточенности, уселся в кресло, обвел глазами многолюдное собрание и начал тихим, едва слышным голосом. Но вскоре его речь стала звучать все громче, иногда с металлическими нотками.

Первой темой было обсуждение интереснейших опытов К. С. Абуладзе с удалением нескольких рецепторов (органов чувств) при полной сохранности коры головного мозга, причем слепо–глухие животные, в остальных отношениях вполне здоровые, при малейшей нервной трудности погружались в глубокий сон, вообще пребывали в состоянии непрерывного сна, хотя оставшиеся органы чувств, например кожа, функционировали вполне нормально.

Вся высшая нервная деятельность таких собак не выносит никакой, даже минимальной, нагрузки. Никаких признаков обострения осязания у них не было обнаружено.

Второй темой, вызвавшей горячее обсуждение, были опыты А. О. Долина, наблюдавшего реакцию животного на отношение внешних раздражений. До последнего времени в физиологии учитывались лишь тончайшие различения отдельных раздражений, дифференцировки звуковых, обонятельных и световых оттенков. Но в тот год внимание павловской школы было привлечено к различению отношений, например, отношений между редкими, средними и частыми раздражителями [39] то, что прежде в логике называлось суждением «abstractum in concreto», то есть отвлечениями в пределах конкретного.