Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

— Помилуйте, помимо Влада Дракулы существует в истории великое множество подобных примеров. Например, современники были убеждены, что Чезаре Борджиа — вампир. Хрестоматийных историй об оборотнях не перечесть. Напомню хотя бы историю знаменитой Мелюзины Лузиньян, случившуюся в восьмом веке. Дама эта была драконом. Да, не удивляйтесь, она оборачивалась по ночам крылатым чудовищем и облетала вокруг замка. Иными словами, Мелюзина была суккубом, и ее супруг это обнаружил. Однажды вошел без стука к ней в опочивальню и был потрясен, увидев у жены длинный чешуйчатый хвост. Мелюзина с пронзительным криком вылетела в окно и больше никогда не возвращалась, лишь по ночам крылатая змея заглядывала в комнаты сыновей. Так гласит легенда.

Мы с Чухонцевым смотрели на Татарникова недоуменно. А Сергей Ильич безмятежно продолжал:

— Следует вспомнить древнекитайские предания о лисах, оборачивающихся женщинами на ночь, а поутру убегавших в норы. Не забудьте и о мертвецах, встающих из могил и возвращающих себе плоть до утреннего крика петуха. Также подумайте и о том, что пражский раввин, создавший глиняного Голема, и доктор Джекил, открывший способ превращаться в мистера Хайда, — ориентировались на реальный опыт человечества. Вещь или тело может перейти в иное состояние, которое содержит некие качества прежнего облика, но по видимости отлично.

Мы слушали Татарникова словно бы впервые — неужели это тот самый Сергей Ильич, которого мы знали? Историк ли с нами говорит? Ученый ли это? Сергей Ильич всегда отличался трезвостью во взглядах — нет, я не оговорился, отличался именно трезвостью, то есть рациональным подходом к проблеме. То, что он любил выпить, к делу не относится.

Татарников затянулся желтым дымом и продолжал.

— Оборотничество не есть что-то колдовское. Это просто-напросто нахождение между двумя мирами. Обычное промежуточное состояние, то, что иные философы определяли как сумерки души. Следует различать антропоморфное и зооморфное оборотничество, то есть обращение в иной человекоподобный облик, или же в зверя. Скажем, русские сказки сохранили нам описание царевны-лягушки, братьев-лебедей и так далее. Однако есть оборотничество и вещественное — когда оборотень переходит в предметный мир, например Баба-яга оборачивается теплой печью на пути замерзшего путника.

— Что вы такое говорите, Сергей Ильич? Вот уж не ждал от вас! — Я смотрел на Татарникова ошеломленно. Серьезный человек, профессор истории, что он несет!

— Вы хотите сказать, что не верите в оборотней, голубчик?

— Сергей Ильич, это ведь совершенно не научно!

— То есть вы верите в то, что государственные облигации будут погашены, а в то, что Мелюзина летала вокруг замка, — в это не верите? Лис-оборотней, считаете вы, не бывает? А мятая бумажка с надписью «сто рублей» — которая соответствует золотому запасу страны, давно украденному, — это как раз, по-вашему, настоящее? Где, простите, логика? Вы верите в финансовый капитализм, то есть в то, что нарисованное на бумаге соответствует реальной работе мировой промышленности, — а в народные предания не верите? Позвольте спросить, голубчик, а почему? Почему вы доверяете некоему, простите за резкость, прощелыге из правительства больше, чем свидетельствам своих предков? Каким критерием руководствуетесь? Вот, скажем, министр финансов сказал, что кризис кончился и надо опять вкладывать деньги в акции нефтяных компаний. В это вы верите? А сотни тысяч сказителей в разных уголках нашей планеты не сговариваясь оставили нам истории о том, как люди оборачиваются животными, — и в эту простую — естественную! — вещь вы поверить не можете? Не понимаю вас, голубчик! По-моему, лисице гораздо легче обернуться женщиной, нежели листочку бумажки — куском золота.

Татарников говорил обычным, мерным, немного занудным тоном. Он прерывался лишь на то, чтобы закурить новую сигарету.

— В истории оборотничества нет ничего сверхъестественного. Это самое что ни на есть торжество естества. Необходимо понять природу оборотничества, в том числе для исторических исследований.