Советы по домоводству для наемного убийцы

Оли и Гарпа немного робеют в компании знаменитостей: у него это проявляется в повышенном аппетите, а у нее в отсутствии оного. Оли ест как лошадь, его челюсти перемалывают неземную ягнятину, так что сережка в ухе без устали подпрыгивает, Гарпа же к своей порции почти не притрагивается. Торчер таращится на принесенную ими бутылку так, словно в ней не красное вино, а кровь Сатаны. Оли предлагает мне выпить, но я молча отказываюсь. Когда Гуннхильдур обращается ко мне с просьбой передать соус и при этом называет меня Томом, повисает напряженная пауза. Ган прикусывает губу, однако Оли и Гарпа слишком напряжены, чтобы заметить оговорку, а Ари о чем-то беседует с Ханной.

Разговор сворачивает на войну в Ираке и участие в ней Исландии. Страна, не имеющая армии, каким-то образом раздобыла одного солдата и послала его в Багдад, чтобы он помог покончить с этим бардаком. Но сейчас бедолагу отсылают обратно домой, поскольку для его охраны пришлось задействовать целый взвод америкосов.

— Они не хотели поставить под удар всю исландскую армию, — говорит Ари со стопроцентным американским акцентом и разражается придурковатым хохотом; последний раз такой смех я слышал много лет назад в университетском кафетерии города Ганновера. Брат Нико изучал вычислительную технику, и его компания вот так же постоянно гоготала. Головастые ребята потешались над человеческой глупостью, глупцами же в их глазах были решительно все, кроме, разумеется, тех, кто изучал вычислительную технику в Ганноверском университете.

Оли смеется вместе с ним, а вот Торчер насупил густые брови, словно раздумывает, не послать ли вооруженную паству в Ирак, чтобы научить этих мусульман, как надо освобождать свое сердце от крайней плоти. Но вместо того чтобы заявить об этом вслух, ревнитель Библии, повернувшись ко мне, сообщает, что впервые собирается смотреть Евровидение и что делает это для меня.

— Перед тобой человек, который когда-то всем говорил, что участие в этом фестивале глупцов есть форма поклонения дьяволу. Ха-ха. В тот год мы послали на конкурс содомита — ну чисто Люцифер. А сейчас я скажу так: все это суета и томление духа. Но сегодня я прикушу язык. Ха-ха.

Кусать придется вовсю. Поскольку в том году победили финские монстры, нынешний конкурс проходит в Хельсинки. Трансляция начинается с прошлогодней песни-победительницы „Хард-рок аллилуйя“. Реакция Торчера — это что-то. Хотя в каком-то смысле религиозные рокеры должны ему нравиться. Это же его проповеднический стиль в переложении хеви-метал на максимальных оборотах.

Исландский номер — пятый по счету. Потрепанный жизнью рокер в кожаном прикиде, с рыжей гривой до плеч, стенает о своей „потерянной возлюбленной“. Гуннхильдур он нравится, мне тоже. Я смотрю на нее исподтишка. Она сидит рядом с братом на диване, в коротком черном платье, облегающем выпирающий живот, вытянув свои длинные белые ноги. Моя предрассветная красотка. Пухлые красные губы и на один дюйм увеличившиеся за год бедра. Зад у нее почти латиноамериканский и груди на высоте положения. В целом она стала более сдобной, если не считать упругого баскетбольного живота. Это от избытка жидкости. Целую зиму я не давал ей повода для слез.

Я приглядываюсь к Торчеру. Моему новому боссу. Исландскому Дикану. После минутной слабости к монстрам-аллилуйщикам он снова превратился в скалу. В очках пляшут искры, напоминающие о „суете и томлении духа“, а губы, шевелящиеся в бороде, как черви в траве, выражают презрение. Наблюдать за тем, как он наблюдает за происходящим, гораздо интереснее, чем следить за самим песенным конкурсом. Он напоминает мне Дикана в минуты, когда тот смотрел, как загребское „Динамо“ проигрывает „Хайдуку“.

Как и Исландия, Хорватия в этом году сделала ставку на ветерана. Это неподражаемый Дадо Топич с какими-то мальчиками, которых я раньше не видел. Дадо — король хорватского рока. Под его звуковую дорожку прошла моя юность, с ним я прошел огонь и воду. Он был со мной в ночь, когда я потерял невинность.

Сейчас он поет „Vjerujem u ljubav“ („Я верю в любовь“) своим глубоким и немного скрипучим голосом, все с той же гривой волос и в тех же ковбойских сапогах. Песня классная, но Торчер заявляет, что девушка, с которой он поет дуэтом, не попадает в ноты. Прикуси язык, приятель.

Еще до окончания песни раздается звонок в дверь. Гудмундур идет открывать. Возвращается он со словами, что это ко мне. Бросив взгляд в сторону матери моего ребенка, я выхожу в прихожую. Входная дверь наполовину открыта — промозглая исландская весна ударяет мне в лицо, как какой-нибудь газ без запаха, от которого пробирает до костей, — но за ней никого не видно. Я выхожу на золотое крыльцо и озираюсь. И тут кто-то вцепляется мне в руку, а в левый бок втыкает ствол. Пусть мозги мои промыты водой из реки Иордан, зато реакция по-прежнему как у солдата. Оружейный ствол я ни с чем не спутаю.

Это Нико.

Вот уж не ждали.