Совиный дом

— Ее высочество, как всегда, добра ко мне, — холодно произнесла Клодина. — Я не оскорблена, привыкаешь не обращать внимание на такие выходки и относиться к ним по их достоинству.

— Кажется, вы многому научились в последнее время, кузина, — с горечью сказал он и пошел с ней рядом. — Я помню время, когда вы боязливо бежали от любого взгляда, и вовсе не так давно, в залах резиденции.

— Конечно! — согласилась она. — Слабое сердце мгновенно крепнет, как только чувствует, что должно одно стоять за себя. Впрочем, кузен, мне двадцать три года, и в последнее время я была резко вырвана из беззаботной девичьей жизни.

— Есть что-то великое в женской душе, — иронически отвечал Лотарь. — Только жаль, что ее гордость при первом столкновении с жизнью быстро сникает. Меня всегда трогает, — продолжал он тем же тоном, — когда я вижу, как женщина, не знающая света, с необычайным мужеством становится, как героиня, в невозможное положение. Хотелось бы закрыть глаза, чтобы не видеть, как она сломается. Но бываешь не в силах сделать так! Хотелось бы оторвать ее от головокружительной пропасти, и за это получаешь только холодную отталкивающую насмешку.

— Может быть, многие имеют, кроме мужества, и необходимую опору, — сказала Клодина, дрожа от внутреннего возбуждения, и ускорила шаги.

— Возможно, — отвечал он, пожав плечами. — Но есть натуры, которые считают себя исключением: «Смотрите, я могу безнаказанно решиться на это». И потом вдруг падают в бездну.

— Вы думаете? — спокойно спросила она. — Ну, есть также натуры, которые думают достаточно возвышенно для того, чтобы идти дорогой, которую им указывают долг и совесть, не оглядываясь направо и налево и не обращая внимания на непрошеных путеводителей.

— Непрошеных?

— Да! — воскликнула она, и ее прекрасные глаза заблестели от страстного волнения. — Почему вы позволяете себе, барон Герольд, всегда преследовать меня своими темными изречениями, намеками, загадочными насмешками? Разве мы когда-нибудь с вами состояли в таких отношениях, которые давали бы вам право на подобную опеку?

— Никогда, — беззвучно ответил он.

— И никогда не будем, — горько отвечала она. — Я могу только успокоить вас в том, что репутация дома Герольдов не пострадает из-за меня, — а это, вероятно, основная ваша забота, — я знаю свой долг.

Лотарь побледнел.

Клодина поспешно пошла вперед; он немного отстал и догнал ее у оранжереи, в которой жила дочь Гейнемана со своей семьей.

Клодина остановилась около открытого окна оранжереи и увидела в нем плачущую горькими слезами внучку Гейнемана, молоденькую девушку. Ее мать, аккуратная приветливая женщина, подошла к своей бывшей госпоже и рассказала о причине огорчения девушки, которой жених сегодня прислал отказ.

Рыдания за занавеской усилились.

— Почему? — сочувственно спросила Клодина, сдерживая собственное волнение.

— Она сама виновата, — печально продолжала женщина, кланяясь подошедшему барону Лотарю. — В имении, где она служила, молодой хозяин бегал и ухаживал за ней, и Вильгельм подумал, что она ему изменяет.

— Это нехорошо со стороны Вильгельма, — коротко сказала Клодина.

— Нет, госпожа, — сказала женщина, — нельзя упрекать его за это, он еще так молод. Я знаю, что моя дочь честная девушка, но если бы она меня послушалась и сразу оставила место, как я ей советовала, ничего бы не случилось.

— Видите ли, господин барон, — продолжала она, обернувшись к нему с неловким поклоном, — ни один человек не верит, что она ничего дурного не сделала, уж таков свет, и хотя бы она вырвала все волосы, доказывая свою невиновность, люди все равно думали бы, что она виновата. Я уж сколько раз вспоминала изречение, которое покойная госпожа написала в молитвеннике, подаренном мне ко дню конфирмации, посмотрите здесь, за изречением пастора, — она взяла с окна молитвенник в черном переплете с золотым обрезом и подала его Клодине.

«Блаженны чистые сердцем» — прочитала Клодина изречение, написанное тонким мужским почерком, а внизу — приписку крупным энергичным — рукой бабушки «Будь не только чиста, но избегай и внешней тени».

Книга задрожала в руках Клодины, она безмолвно возвратила ее.

— Оставьте его, дитя мое! — до странности резко прозвучал голос Лотаря. — Он был бы тяжелым мужем со своей склонностью к ревности и нравоучениям.

Плач прекратился, девушка вскочила.

— Нет, нет! Он такой добрый, хороший, я умру, если он не вернется!

— Можно многое пережить, малютка, — добродушно сказал Лотарь, — нелегко умереть от крушения своих надежд.

Клодина серьезно кивнула головой молодой девушке.

— Будь здорова, Лизабет, — сказала она, — не горюй о человеке, который не верит тебе.

— Ах, госпожа, не говорите так! — воскликнула девушка и отбежала от окна.

Клодина повернулась и пошла дальше, Лотарь шел рядом с ней.

Слова бабушки горели у нее перед глазами, по-новому освещая ее положение Что, если о ней самой уже шептались и сплетничали? И если верили этому? Если хоть один человек думал, что она забыла свою честь? Она вдруг обернулась к барону и взглянула на него вопрошающими, полными страха глазами.