Читаем Совместный исход. 1976 полностью

Меня слушали в полной тишине. Значит, было интересно слушать. Большую часть я говорил, не заглядывая в текст. И говорил только дело. Конечно, там тоже были «изюминки» (позиция Марше, заявления Каррильо о нашем «примитивном социализме» и т.д., о чем в аппарате знают едва ли несколько десятков человек). Но, как мне говорили на другой день, там была «своя мысль» и аудитория восприняла это, как проявление уважения к ней. Не было штампов, не было поклонов. Брежнева я не называл полным титулом, а просто «товарищ Брежнев», Капитонова упомянул единожды в том смысле, что, мол, Иван Васильевич уже говорил об этом.

Когда я ушел с трибуны, провожаемый аплодисментами, у самого меня было ощущение, что что-то не совсем получилось. Может быть, еще в душе был смущен, что однажды оговорился и назвал XXV съезд XX-ым. Однако, по окончании, когда масса двинулась в гардероб, многие подходили и поздравляли. И на утро - один звонок за другим, на разные лады поздравляли, и большинство - не из подхалимства.

И особенно меня удивило, что позвонил Пономарев и сказал: «Кажется дебют (!) вполне удался!» Он явно был доволен, что «его Отдел» выглядел лучше других. Кто-то ему с самого утра доложил об этом. Думаю, он сам сразу же поинтересовался.

Почему я так долго об этом пишу? Из тщеславия, конечно. Но еще и потому, что из таких вот вещей (избрание в «высший партийный орган», предоставление слова на таком (!) собрании, к тому же удачное там выступление и т.п.) складываются реалии в судьбе человека, принадлежащего к «партийному свету».

Но из собрания я вынес и другое, «общественное» тревожное впечатление. Заранее можно было сказать, что залу понравятся такие выступления, как Рахманина и мое, а не начиненные штампованным нужняком и ложным примитивным пафосом речи, какими были все остальные. Можно также предположить, что (помимо совсем уж серых из числа выступавших) они тоже понимали, что такие их речи не могут понравиться. И тем не менее они предпочли говорить именно так, а не иначе. Очевидно, они исходят из того, что «так надо», «так принято», «нечего высовываться».., так-то вернее, надежнее. В конце концов не от слушателей, которые в партере и на балконе, зависит «положение» и «авторитет» оратора. А от тех, которые «за его спиной» во время нахождения на трибуне. Отлично это понимает и сама аудитория. Больше того, 99 % из тех, кто был в зале, если б им дали слово, говорили бы не так, как я, а так, как Смирнов и др. Это печально и опасно.

Сегодня в «Правде» статья к 90-летию со дня рождения Кирова. Его там хвалят совсем не за те качества, которые характерны были для вышеупомянутых выступлений!

Казус Мидцева. Я выше писал, что он опубликовал брошюру, ни у кого не спросясь (есть правило: работник аппарата может публиковаться только с разрешения руководства Отдела). У нас он занимается Африкой. Но в Академии общественных наук при ЦК, которую он кончал лет 10 назад, специализировался на разоблачении ревизионизма. Вот и на этот раз он разоблачал вроде бы ревизионизм вообще, но любой французский, итальянский и т.п. коммунист узнаёт там себя без всякого труда. Более того, Мидцев прямо назвал Групп (члена ЦК итальянской компартии) ревизионистом за то-то и то-то. Еще до съезда корреспондент «Униты» в Москве, увидав эту брошюру, предупредил наших ребят, что «будет скандал». Только в связи с этим я впервые услышал об этой брошюре.

Сделал Мидцеву «втык». Он пошел трепаться по Отделу, намекая, что мол, понятно: ревизионисту не понравилось, что разоблачают ревизионизм «его духовных друзей».

Я говорил о случившемся Пономареву. Но тогда он, колеблясь между согласием с Мидцевым по существу и недовольством, что может «выйти история», сказал: посмотрим, если будет реакция на брошюру, тихо переведем Мидцева в какой-нибудь Институт. Загладин вдарил по Мидцеву на партсобрании Отдела: за «нарушение порядка» и, чтоб не повадно было другим.

А потом был съезд, была встреча Брежнев-Берлингуэр, было явное удовольствие, что Энрико не стал подражать Марше, не поддался на нажим с его стороны (а такой нажим был, теперь нам доподлинно известно - сообщил Коссута), поехал в Москву, хотя и в его Политбюро были противники этого, сделал весьма хвалебный и позитивный отчет о XXV съезде на Пленуме ЦК ИКП. И т.д.

И вот в прошлую пятницу (19.03) «Унита» разразилась разгромной редакционной статьей: «Как рассуждает философ Мидцев» Статья начинается с того, что 40.000 экземпляров и что автор - работник Международного Отдела ЦК. ИКП приняла (и правильно) критику в адрес Групп на свой счет. Вся буржуазная пресса уже шумит. Конечно, включились югославы. В общем, еще один предлог для большого шума по поводу раскола в МКД.

Я пришел к Б.Н.'у и рассказал о случившемся.

Он: А, может быть, он их правильно критикует?

Я: Если бы даже и так, дело-то ведь не в этом!

Он: А в чем?

Я: В том, что это противоречит установке доклада Брежнева на съезде.

Он: Гм!.. Но ведь они сами все время хотят открытой дискуссии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное