Совместный исход. 1976

Брутенц, который с прошлой пятницы стал, наконец, замом, рассказывал мне о том, что было «на даче» в Серебряном бору. Туда выехал бригада: Загладин, Жилин, Пышков, Брутенц и др. Подготовка генеральной речи к конференции КП Европы. Своя компашка. Брутенц в роли белой вороны, но его использовали в качестве объекта для выпивки (в связи с назначением). Были всякие разговоры. Из них Брутенц (я смеялся на это его признание) понял, что отдельская каша варится в рамках «четверки»: составляются реноме, санкционируются характеристики, обговариваются кадровые вопросы, определяется, кто «наш», а кто «не наш». Пошлая компания.

Труднее всего понять Загладина. Может быть, просто совмещение безграничного равнодушия и беспринципного цинизма в отношении людей (любых) с желанием иметь удобную микросреду. Выглядеть «хорошим, своим парнем».

Шапошников мечется. Мое назначение в Ревизионную комиссию глубоко и необратимо уязвило его ., гонит его на необдуманные и гнусные поступки.

Б.Н. чует все это. Но то ли боится сор из избы выносить, то ли видит свою неспособность что-либо изменить.

Один «музыкальный момент» опять же из подготовки Б.Н.'овского доклада. Вчера он меня держал из-за этого до 10 часов вечера, все правил, хотя не так уж много. Наконец, уехал, видно, на дачу. Звонит из машины: «Анатолий Сергеевич, надо потеплее сказать, а то как-то все сухо!»

Я: «О чем? О компартиях?»

Б.Н. (раздраженно): «Да нет же. Ну, я приеду - позвоню по другому телефону. Ну, что вы не понимаете? События всякие».

Я: «Понимаю, Борис Николаевич, будет сделано».

Б.Н.: «Перенасыщать-то не надо. Но надо и в начале и в конце».

Вспомнил об этом потому, что сам сегодня слышал в магазине, а потом еще соседка рассказала. Народ в открытую говорит такое, за что, как выразилась она, будь это при Сталине - пол Москвы бы расстреляли. Минимально: «Бюсты себе ставят, звезды маршальские вешают, будто на войну собрались, а жрать нечего. Довели страну, что крестьяне в городских магазинах за зеленым луком в очереди стоят».

Мне Б. Н. рассказывает, сам весь кипит: «Киссинджер, Форд, всякие сенаторы - чуть что - пожалуйста, интервью. И говорят что попало. И нас гвоздят почем зря. А тут: Громыко дважды предложил, чтоб Брежнев дал интервью. Ведь там напечатают все до последней запятой. Но тот: «Да зачем., да ну их, чего я буду говорить» А ведь при его-то авторитете в мире - любую клевету против нас можно было бы отбить сразу. И т.д.

Я слушаю и думаю: Что ты говоришь, Борис Николаевич?! Будто ты сам не понимаешь, что при том владении словом и мыслью, какое, например, продемонстрировано на совещании, устроенном Черненко, ни о каком интервью не может быть и речи. Да еще - при почти физическом отвращении к любому умственному напряжению. Ведь именно поэтому он старается избегать встреч со знатными визитерами, хотя, казалось бы, это позарез как нужно (например, Кейсон Фонвихан, камбоджийский премьер).

28 мая 76 г.

У Б. Н. новая идея - выступить с дидактической статьей о пролетарском интернационализме. Впрочем, если подход будет аналогичным тому, какой к диктатуре пролетариата, то это только на пользу. Ведь сейчас вообще никто ничего не может понять, чего мы хотим и на чем мы будем стоять, почему мы так уж заинтересованы в пролетарском интернационализме, и вообще, что мы под ним разумеем, если не собственную гегемонию и не поклонение нам (этого ни один разумный человек отстаивать всерьез уже не может).

Например, подсунул мне Корионов верстку статьи для «Правды» о пролетарском интернационализме. Звонарства и цитат - на полосу, а чего мы хотим - ни в строках, ни даже между строк никто не в состоянии вычитать,. думаю, сам Корионов.

Пономарев рассказал мне о своем недовольстве «компанией», которую брал с собой в Берлин на Редкомиссию: Загладиным - за «вольное поведение», слишком уж все сам, а глупостей наделал. Жилиным, Собакиным, Ермонским - за пьянство. Попытаюсь передать его словами: «Они обнаглели до того, что не ходили на заседания. А за столом в присутствии Катушева, подумайте только, - такая обстановка сейчас, но никого ничто не интересует, ни одного вопроса не подняли, ничего не хотели обсуждать, пили. А Жилин теперь с двух рюмок пьянеет, несет околесицу. С Собакиным пикируются. Дешевка - противно слушать. Ну, что это такое! И ни слова - по делу. А дело ведь вы сами понимаете. Из-за их безделья прокол серьезный был: мне не доложили, что французы предлагают включить в Документ «пролетарский интернационализм». Катушев, попросив слова, стал распинаться в пользу «интернациональной солидарности» (прежнее итальянское предложение). Я вынужден был выступить и поддержать французское предложение. Конфуз: Катушев одно, я - другое. И - друг за другом. А Загладин сидит рядом, налился весь краской и вдруг заявляет мне: «Мы делаем грубую политическую ошибку». Я вынужден был потом откровенно сказать ему, что так себя не ведут.»

И в таком духе.