Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Четыре дня в Мадриде и Барселоне. Горбачев «на отдыхе», как выразился депутат Крайко, от домашней атмосферы. Опять он лидер самый-самый из всех современных. Опять искренне визжащие на улице толпы, опять высочайший уровень приема и неподдельное почтение к нему со стороны короля, премьера Гонсалеса, а потом Миттерана. Опять дурманящие философские рассуждения о новой эпохе, о судьбах мира, о совместной ответственности. Опять заявление на самом высочайшем уровне, что перестройка — это не только наше, т. е. не только советское дело. Если она рухнет, будет плохо всем. Ну и т. д.

Опять я в дворцовой заперти. Ни на улицах, ни на приемах — только на переговорах. и скорее писать, сжимая многочасовые беседы в 3–4 страницы газетного текста (теперь уже это и за работу не считается, хотя именно я создал этот стиль, и подписывается «ТАСС», а каждое слово там обдумано со всех сторон, обсосано стилистически и вообще — на вес моих нервных клеток и всего моего университетского образования.

На этот раз он сделал меня членом делегации. Другие помощники и советник Загладин ходили в «сопровождающих». Но — спасибо не сказал.

А уехал он из Испании под грохот взрыва на Новой Земле и переполненные СМИ протестами в Норвегии, Швеции, Финляндии, Исландии, Дании и т. д., а также российского парламента и Верховного Совета СССР. Тем не менее, сегодня читаю подписанный им 30 октября Указ о производстве взрывов в Семипалатинске до 1993 года, а начиная с 1991 года — также до неопределенного срока — на Новой Земле. Это когда Верховный Совет Казахстана принял закон о запрещении раз и навсегда взрывов на его территории, когда Архангельский совет принял такое же постановление в отношении Новой Земли, когда Верховный Совет РСФСР вот-вот примет аналогичный закон, а Верховный Совет СССР собирается сегодня принять постановление о нарушении Правительством СССР порядка проведения ядерных испытаний (в том смысле, что делается это без разрешения Верховного Совета).

Где живет товарищ Горбачев? Или он уже затуркан настолько, что подмахивает что не попадя представляемое ему Болдиным?

Тельчик обрывает телефон: мы, мол, ставим Коля просто в неприличное положение, особенно после визита Горбачева во Францию и Испанию (дело в том, что Горбачев до сих пор не хочет назвать дату встречи с Колем). Что — «боится своего народа»? Лукьянов ему подкидывает: заграничные поездки воспринимаются парламентариями неоднозначно.

Но ведь Колю-то мы обязаны более, чем кому бы то ни было «новым европейским процессом», не говоря уж о том, что он дал фактически 20 миллиардов, а Миттеран только полтора и чуть больше Гонсалес, еще чуть больше Андреотти, Саудовская Аравия — 4 млрд.

И вот такая благодарность., разозлим немцев, пошлют они нас (теперь ведь войска наши в Германии все равно, что заложники, ими уже никого не запугаешь!) Все держится на немецком честном слове!

По Персидскому заливу. Как Примаков и Миттеран ни крутят, М. С. держится резонно: от американцев нельзя отслаиваться, как бы ни хотелось обойтись без войны. Тогда все полетит. Некоторые обороты речи у Горбачева на пресс-конференции вызвали в Мадриде и Париже суматоху. Мол, не исключает ли он совсем военный путь? Я-то знаю, что не исключает. И сегодня, когда Арбатов позвонил, как ему реагировать на запросы знакомых ему послов Кувейта, Египта, Саудовской Аравии, я сказал Юрке: «Давай понять, что мы никогда не пожертвуем альянсом с Соединенными Штатами в этом деле».

Париж («рабочая» поездка Горбачева в связи с Персидским заливом). Вечером сразу же в Елисейский дворец. М. С., Миттеран, я, Ведрин. Все потом удалились ужинать с мадамами, а я пошел писать.

После 12-ти часов пошли гулять на Елисейские поля, ходили часа полтора, уже пустынно, хотя и воскресенье.

В 10 утра Миттеран зашел за М. С. и двинулись в Рамбуйе. Дорога — наслаждение. Опять М. С. — Миттран один на один, потом + Рокар, Шеварднадзе и Дюма. Потом подписание Договора о согласии, потом пресс-конференция, потом обед от «Президента Франции». Я оказался рядом с Рокаром — и стал говорить по-французски не только о визите и советско-французском факторе, но о Камю и Сартре. Он увлекся… потом спохватился — все ли я понимаю. Я ответил — на 80 %. Это его удовлетворило и он продолжал дальше. Я не переставал себе удивляться — как быстро во мне восстанавливается язык во французской среде.

3 ноября 1990 г.

Полный рабочий день с утра. Вчера М. С., наконец, назвал дату для Германии к Колю и большому Договору — 9–10 ноября. И две речи, не говоря уже о переговорных материалах.

А позавчера позвонил ночью: я, мол, 6-го на торжественном заседании буду выступать (по Октябрю), до Испании просил Яковлева что-то подготовить, он мне сегодня с пафосом зачитывал. Но это все, Толя, философия и мораль. Давай ты. и продиктовал кое-что.

Впрочем, здесь дело в слове. Я, измученный Испанией и Францией, на утро позвал Вебера. Он привел Ермонского и Кувалдина. Изложил — что нужно. Через сутки они принесли. полное наукообразное дерьмо.