Совок – 12

— Скажи спасибо этому лейтенанту, Данков! — вроде бы улыбнулся москвич, — Это ведь он тебя спас! Потому что твой подчинённый. Местные чекисты всё одно про ваших обкомовских пидарасов рано или поздно отписались бы на самый верх. И совсем не обязательно, что только своему Председателю!

Генерал-полковник Севостьянов покрутил шеей и болезненно поморщился.

— Ты понимаешь Владимир Алексеевич, о чем я⁈ — гримаса московского деда по-прежнему была полувесёлой и слегка насмешливой. А вот глаза его испускали жуткий, пронизывающий сознание холод наставленного оружейного ствола.

Володя Данков однажды очень хорошо запомнил это ощущение. Еще бегая рядовым опером по нарезанной ему «земле» Замоскворечья, Данков однажды встретился взглядом со стволами обреза. Который был в руках бандита и убийцы Жоры Зубова. Он, Данков, тогда чудом остался в живых. Спасло то, что патроны у Жоры были снаряжены жаканами. Будь в них картечь или того веселее, дробь, кишки молодого опера Володи, были бы мелко нашинкованы и густо перемешаны с их содержимым. А так две свинцовые блямбы просто просквозили мимо. Почти мимо. Всё обошлось вовремя наложенными швами и куском вырванной из лейтенантского тела плоти.

— Тогда бы вас всех тут разъяснили, генерал! — без злорадства вздохнул московский гость. — А так вроде бы по всему получается, что ты даже молодец! Смекаешь, Данков? Получается так, что все вокруг в говне, а ты и твоя милицейская контора, все вы в белом!

— И вот еще что, генерал, — Григорий Трофимович тихонько прихлопнул ладонями по вишнёвой полировке стола, — Ты свою мудрую оперскую голову насчет Корнеева не суши. Он тогда моё предложение уехать ко мне в Москву не принял, как не принял и орден, потому, что женщина его погибла. И он считает, что погибла она по его вине. Убили её. Всё из-за этого вашего мясокомбината, пропади он пропадом!

Севостьянов тяжело поднялся из-за стола. И теперь он уже смотрел на генерала Данкова нормальными человеческими глазами. Обычными глазами пожилого мужика, которые ничего, кроме грусти не выражали.

— Та женщина беременна была. Ты меня понимаешь, Данков?

— Так точно, понимаю, товарищ генерал-полковник! — без промедления вслед за важным москвичом вскочил милицейский, злясь на себя, что не смог пересилить рефлексы и ответить Севостьянову простыми человеческими словами, — Я вас хорошо понимаю, Григорий Трофимович! — тихо добавил он, убрав из глаз и с лица лишнее.

— Ну и хорошо! — удовлетворённо вздохнул страшный человек, который теперь уже не казался таким страшным. — Поблажек для лейтенанта Корнеева я не прошу и даже наоборот! Ты, генерал, держи его в ежовых рукавицах и спуску ему не давай! Парень он толковый, но плохо то, что ни в чем страха не чувствует. Ни перед кем и ни перед чем. А в нашей работе это до добра не доводит. Ладно, засиделся я у тебя, будь здоров, генерал Данков! — протянул цэковец руку начальнику УВД. — И знай, я тебя поддержу, когда будут принимать решение по вашей области!

Глава 18

И грустно думал дед-каратель,

Не пряча хмурого лица:

" Что за комиссия, Создатель,

Быть дедом этого юнца!"

Попаданец (Читатель-соавтор)

— Чего расселся, пошли! — не обращая внимания на вскочивших из-за своих столов разнополых данковских адептов, бросил мне на ходу полномочный представитель ЦК КП и СС.

Так как сидеть оставался только я и поскольку референт-телохранитель ожидал его стоя, обращался дед явно ко мне. Случайно это или нет, но никого из посторонних в приёмной в эту минуту не было.

Поднявшись с дивана и в два слова попрощавшись с обоими данковскими помощниками, я поспешил за дедом в коридор.

— Мы с молодым человеком по пути парой слов перекинемся, ты пока вперёд иди! — скомандовал Григорий Трофимович своему молчаливому кавалергарду и сбавил ход. Молчун оторвался на десяток шагов и продолжил сопровождение спецсубъекта уже в авангарде.

Трофимыч пёр как ледокол, ни на кого не обращая внимания. Вряд ли местные старшие офицеры знали, кто есть такой этот мощный старик. Но, тем не менее, все встречные-поперечные майоры, подполковники и даже немногочисленные полковники огибали нас с Севостьяновым по максимально возможной дуге. По-сиротски прижимаясь к стенам коридора. Видимо, я уже как-то пообвыкся и дисциплинирующего сановного флёра, исходящего от генерал-полковника уже не улавливал. Потому робости не испытывал, и должным образом не трепетал перед небожителем. А более опытные и чувствительные к невербальным проявлениям товарищи, воспринимали всё правильно. Ну и реагировали в соответствии с субординацией. А, в первейшую очередь, с инстинктом самосохранения. С профессиональной чуткостью ощущая своими позвоночниками цековское величие товарища Севостьянова.