Совок 3

— Нет, это я бронзовый образец на всякий случай захватил, — пояснил я мастеру, — Так-то он один в один с тем гипсовым, который тебе Толик передал.

— Ну и хрен тогда на него! Брось его и к печке пошли, у меня там все готово! Ты металл принес? — убирая в дермантиновый футляр очки, спросил фасонщик.

— Принес! — я не без усилий поднял с пола каждой рукой по тяжелому солдатскому сидору.

— Ну пошли тогда! — Аверьяныч направился на выход из подсобки, — А мешок с болванкой под лавку сунь, никто тут на него не позарится! — дверь, однако, он замкнуть на замок не поленился.

Какое-то время мы поплутали по темным коридорам литейного производства и вскоре оказались на месте. Но не в самом цеху, а в отдельном помещении. Которое больше было похоже на хорошо оснащенную мастерскую. Здесь стояли несколько массивных металлических столов с тисками и другим непонятным мне оборудованием и приспособлениями. В углу располагалось кубическое сооружение, со всех сторон обваренное швеллерами и уголками черного металла.

— К печке тащи! — указал мне на этот угловой агрегат литейщик, а сам направился к электрическому щиту.

Пока я допер свои мешки до угла с печкой, он пощелкал рубильниками и выключателями, и над головой загудели, все сильней разгораясь, лампы. В мастерской стало светло, как днем. На верстак перед махиной, которая была названа печкой, Аверьяныч поставил массивную посудину с крепкими проушинами вместо ручек.

— Сюда вали! — кивнул он на мои сидоры.

Я начал развязывать мешки и доставать из них набитые шлихом противогазные сумки. Тяжеленные и замотанные в клеенку. Да еще закрученные поверх всего этого изолентой. Когда я высыпал уже третью котомку, фасонщик запустил руку в свою литейную посудину и достав оттуда корявый кусок желтого металла, поднес его к глазам.

Я на всякий случай перестал сыпать шлих и сосредоточился взглядом на литейщике. Сначала у него увеличились глаза, а потом он испуганно выронил из руки то, что полминуты назад вынул из своего тазика. Лицо плавильщика тоже стало немного другим. Оно напрочь утратило уверенность и степенность незаменимого заводского специалиста.

— Это не бронза! — икнув, сообщил он мне шепотом.

— Я знаю, Аверьяныч, — не стал спорить я с опытным мастером, — Знаю, что не бронза это. И не латунь. И даже не медь. Мы с тобой оба знаем, что это такое, Корней Аверьяныч. И больше, кроме нас, никто этого не знает! — я пристальным взглядом впился под бесцветные брови умельца, — И не узнает! Из золота мы будем с тобой Ленина делать! Или ты, Корней Аверьяныч, считаешь, что Ильич этого не заслужил? А? Так ты, Аверьяныч, только скажи! — теперь уже оголтелый фанатизм в моем пылающем взгляде зашкаливал безмерно. Как количеством, так и радикальным качеством. Во всяком случае, я старался, чтобы все так выглядело.

— Достоин! — поперхнувшись, в два приема прокашлял литейщик, — Пятьсот рублей!! — добавил пролетарий уже более осмысленно и внятно.

— Тысяча! — не согласился я с профессионалом, — Тысяча! Но, чтобы все было очень качественно и строго в соответствии с образцом!

Заметно повеселевший гегемон затряс головой. Мелко, надо сказать, затряс и суетливо. Беспринципно и с большой долей конформизма. Лишний раз по-пролетарски верифицируя утверждение классиков, что согласие, есть не что иное, как продукт непротивления сторон.

Дальше все пошло строго по технологии. В которой я ничего не понимал и даже не пытался понять. Единственное, за чем я следил с самым высочайшим вниманием, так это за тем, чтобы предоставленное мною сырье не подверглось ни усушке, ни утруске. Оно, не то, чтобы было жалко металла, хотя, чего уж там, это чувство тоже присутствовало. Но все же больше всего я беспокоился, что «сэкономленный» материал потом где-нибудь, да вылезет. И тогда уже «бабочка», то бишь, статья 88 УК РСФСР, уже точно закроет глаза всем участникам этой плавки на белый свет. При таких объемах золота, никаких вариантов, кроме высшей меры не будет. Никому. И потому, ничуть не скрывая своей чрезмерной подозрительности, я следил за руками Аверьяныча. Вплоть до того момента, когда он грязными щипцами откусил золотой штырь от лысины вождя мирового пролетариата.

— Тут осталось… — не глядя на тигель с рыжим сгустком на дне, произнес мастер, — И литник, вот еще! — бросил он штырь в посудину с оранжевым металлом. — Давай, я тебе одним куском остатки вылью? Всяко оно, удобнее хранить-то будет? — без эмоций поинтересовался мой соучастник.

— Долго? — спросил я, взглянув на часы, окончательно удостоверяясь, что спать мне сегодня уже не придется.

— Не долго. Минут двадцать! — заверил меня золотой специалист. — Пошли, пока посмотрим, что там получилось, — сунув тигель в печку, Аверьяныч направился к ящику с формой.

Ильич получился живее всех живых. Вождь полностью соответствовал своей глазурованной под шлифованный мрамор, гипсовой форме. С той лишь разницей, что был золотой, очень тяжелый и из макушки у него торчал огрызок литника.

— Сам потом отпилишь! — посоветовал ювелир-ваятель, — Ножовкой по металлу. Только полотно возьми с мелким зубом!