Совок 4 (СИ)

— Был, — подтвердил я слухи, — Сегодня последний день, в понедельник выйду на службу, — Что тут у вас нового? — аккуратно закинул я удочку.

— Труп у нас новый! — поморщился Гриненко ковырнув котлету, — И ладно бы наш, местный! Так нет! Полковник из министерства, твою мать! Тот, что по наши души из Москвы приехал!

— Да ладно?! — поразился я услышанному, — Ох и повезло нашему райотделу! Огнестрел?

— Да нет, слава богу! — отмахнулся от такого моего предположения опер, — Сонными таблетками обкушамшись, этот полковник помер. Хоть в этом повезло! — облегченно вздохнул Гриненко и оживился, — А знаешь, где его обнаружили? Нипочем не догадаешься! У дома тетки Сивого! Помнишь, мы там обыск проводили?

— Помню. Как он там оказался, выяснили? — выразил я свой живой интерес оперу.

— Самому непонятно, слишком уж разные личности! Милицейский полковник из Москвы и Вирясов-Сивый, который полжизни в лагерях провел, — Гриненко пожал плечами.

— Слушай, Стас, ты же говорил, что по твоей информации имеет смысл еще раз у вирясовской тетки обыск провести? — напомнил я Гриненко, — А тут такой повод! Обшмонали?

— Спрашиваешь! — обиделся старлей, — Всё перерыли! И дом, и двор, и постройки. Опять ничего не нашли. Тетку эту я пытал, но она молчит. Говорит, что племяш домой ничего не приносил. Хотя Гущин уверенно утверждает, что свою долю Сивый хранил у нее.

— Митяй врать не стал бы. Надо с теткой работать. Что ты про нее знаешь? — отодвинул я тарелку с рассольником.

Сыскарь полез во внутренний карман пиджака и достал потертый блокнот. Раскрыл.

— Сульдина Таисья Тихоновна, тысяча девятьсот двадцать четвертого года рождения, не судима, работает в родильном доме номер два. Санитаркой в родильном отделении. — Гриненко закрыл свой кондуит и спрятал его назад, — Но это так, чтобы по двести девятой статье не загреметь. Основная ее работа на перроне железнодорожного вокзала, пирожки она там продает.

— Вот видишь, кое-что тебе о ней все-таки известно! — похвалил я Стаса, — Теперь надо найти к ней подход и она сама тебе выдаст заначку племяша! — заверил я товарища.

— Ни фига она не выдаст! — не согласился опер, — Железная баба! Вижу, что врет, а сделать ничего так и не смог. И пугал, и гладил, а ей, как с гуся вода!

— А ты пройдись по рядам, где она торгует своими пирожками и поспрашивай ее конкуренток! — посоветовал я, — Торговки, они не соседки. Они тебе с превеликой радостью про нее всю крамолу вывалят, если у них таковая имеется.

Гриненко по привычке сначала открыл рот, чтобы возразить, потом задумался и согласно кивнул головой.

— Понял тебя, завтра вокзал отработаю, — пообещал он, — С ней после меня потом областники общались, так и у них ничего не получилось! — ехидно ухмыльнулся Стас, — Не раскололась, зачем москвич к ней приходил. Её потом твоя Клюйко забрала, может она расколет?

Я сделал вид, что оперского пассажа насчет «моей Клюйко» не заметил и взялся за стакан с компотом. Отметил, что в голове немного поубавилось мути и боли. Наверное, потому и принял решение свой поход в прокуратуру не откладывать. Попрощавшись с Гриненко, двинулся одеваться в свой кабинет. По пути разжился у Зуевой бумажной упаковкой анальгина. И едва отбился от настойчивого предложения Лиды пожить несколько дней у нее. Пока не оклемаюсь.

Выйдя из райотдела, направился на остановку. Время позволяло и по пути в прокуратуру, вышел за две остановки до нее с тем, чтобы зайти на переговорку. Я не сомневался, что о смерти полковника Мелентьева Севастьянов уже в курсе. Но будет неправильно и даже подозрительно, если я тоже не доложу о происшедшем. Пришлось опять проделать все уже изрядно надоевшие реверансы.

— Здравствуй, Сергей! — ответил на мое приветствие дед, — Что там у вас происходит? — как всегда с полнейшим безразличием поинтересовался лампасоносный мудрец.

Обстоятельно и со всеми подробностями я поведал о всей надводной части крамольного информационного айсберга относительно погибели полковника Мелентьева. Включая и те знания, которые только-что получил от Стаса.

— Скажи мне, Сергей, как ты сам считаешь, от чего умер Аркадий? — как-то совсем уж безразличным тоном задал мне вопрос московский генерал, — Ты сам-то веришь в его самоубийство?

— Нет, Григорий Трофимович, не верю я, что Мелентьев по собственной воле траванулся! — твердо ответил я на вопрос, — Не тот он человек. Слишком уж он жизнь любил и еще больше, себя в этой жизни. Нет, не верю, что полковник на себя руки наложил! Думаю, помогли ему, — выразил я твердую уверенность в голосе, ничуть не кривя душой против истины.

— Вот и я не верю, что Аркадий настолько застыдился своих поступков, что решился на самоубийство, — озвучил свои раздумья мудрый генерал, — Не тот он человек, чтобы так вот до смерти совеститься. Если появится информация, сразу звони!

— Понял, Григорий Трофимович! До свидания! — попрощался я, испытывая огромное облегчение от того, что разговор закончился.