Совок 5

— Вьюнош, а ты чего так в бутылку-то вцепился? — насмешливо гыгыкнул калошный гэбэшник, — Он у вас часом, не того? Не алкоголик? — с наигранной озабоченностью посмотрел на брата с сестрой лампасник.

— Да ладно, ладно! — предвосхитил он недобрую реакцию Паны, которая уже возмущенно вскинулась, — Шучу я! Ну, а ты чего замер? — прикрикнул на меня маршал в крестьянских носках, — Взял бутылку в руки, так наливай! Пана, неси тару, молодежь сталинского коньяка попробовать хочет!

Тётка показав кулак генералу, тем не менее, послушно встала из-за стола и принесла из дубового комода настоящие коньячные посудины.

Я уже смаковал второй бокал, недобро поглядывая на калошного гэбэшника и на Льва Борисыча, не делая тому скидок на болезнь в данном конкретном случае. Оба они хлестали божественный «Двин», как обычную водку. Залпом. Ну и нахрена спрашивается переводить достойнейший продукт?! Где-то в сумке была бутылка «Столичной» и я уже на полном серьёзе прикидывал, как узурпировать любимый напиток Уинстона, а на стол для почти родственников и их старого друга выставить обычную «беленькую».

Как раз, именно эти мои жлобские умышления и прервал деликатный стук в дверь веранды.

— Машина пришла, — пояснил хозяин дома, — Лёва, вам ведь в посольство надо, если я не ошибаюсь? Валера, заходи! — шумнул он в сторону входной двери.

Вошел рослый парень, лет на пять меня старше. С простым русским лицом и слишком непростым взглядом внимательных глаз. Аттестованный. Без всякого сомнения! У вольнонаёмных водителей таких глаз не бывает.

— Поступаешь на сегодня в распоряжение Паны Борисовны! — без малейших признаков шутейности скомандовал вошедшему Валере генерал, — А на обратном пути заедешь в первую секцию и харчей там прикупишь! И вот этого добра пару бутылок, — Дубровин кивнул на полупустую бутылку на столе.

Потом достал из заднего кармана бумажник и протянул своему помощнику несколько разноцветных купюр и какой-то отрывной блокнот.

— Ты подскажи ему, чего надо взять, — оборотился он к тётке и та в ответ кивнула.

Минут через двадцать Лишневские убыли на Валере в Москву.

— А ты присаживайся, Сергей Егорыч! — указал мне на стул генерал, — Поговорить с тобой хочу!

Дубровин сел через стол напротив и наполнил бокалы на три пальца. Взял свой и в этот раз отнесся к напитку с уважением. Пригубив, он не поставил пузатую склянку на стол, а оставил ее согреваться в ладони.

— Чего не пьёшь? — гэбэшник опять отхлебнул и уставился на меня глазами-свёрлами, — Коньячишко неплохой, ты пей, не стесняйся!

Стесняться я и без его разрешения не собирался и потому сделал глоток.

— Как же ты, друг ситный, Сонюшку не уберег?! — и без того, словно топором рубленное лицо сидящего напротив меня мужика, превратилось в каменную маску, — Какого рожна ты ее в свои игрища втянул?! — он снова, по-плебейски, одним глотком запихнул в себя содержимое бокала.

Генерал Дубровин, как гвозди, вколачивал в мой мозг те самые слова, которыми я и сам корил себя все последнее время. Дня не было, чтобы я не вспомнил Соньку и, чтобы по сердцу ржавым гвоздём не царапнуло. Поэтому его попрёки меня особо не задели. Казнить меня, как казнил и, как всю ставшуюся жизнь сам себя казнить буду, у него всё равно не получится. Глядя через окно на неожившие еще ветки деревьев, я молча отпивал небольшими глотками жидкий янтарь из бокала.

— Ты чего молчишь, лейтенант? — недобро сощурился на меня лубянский генерал, — Уж ты будь добр, отвечай, когда тебя старший по званию спрашивает!

Всяк надо мной командир… И этот, сука, туда же! На переживания о вчерашнем и на тревогу о самом ближайшем шереметьевском будущем наложился еще и этот слон в калошах. Влезший в мои, все еще не остывшие и звенящие, как перетянутая струна, чувства. К той, которой нет и никогда уже не будет в моей жизни.

— Да пошел ты… старший по званию! — я в самый последний момент опомнился и не швырнул бокал с остатками коньяка в стену за спиной Дубровина.

Аккуратно поставив подрагивающей рукой сосуд на стол, я поднялся из-за стола и, затворив за собой дверь, вышел на крыльцо. Вслед за мной успел протиснуться пёс. Когда поднимался со стула, я успел заметить, что он сидел позади меня. Похоже, что замахнуться посудой в сторону хозяина дома, шансов у меня не было ни малейших. Надо же, со всех сторон псы комитетские обложили. Н-да…

Хотя, именно вот к этому псу у меня претензий было меньше всего. Я опустил руку на голову сидящего рядом зверя и потрепал его за холку. Потом погладил по голове. Страха, что цапнет, почему-то не было. Овчар поднял голову. Из умных собачьих глаз лучилось понимание того, что меня грызло изнутри.

— Ты, лейтенант, чего это мне собаку губишь?! — раздалось за спиной, — Чар у меня пёс служебный, а потому, чтоб ты знал, только я его гладить могу!

Я, не оборачиваясь, молча убрал с собачьей головы ладонь. Хозяин — барин…

— Пошли в дом, холодно тут, — уже в нормальных человеческих интонациях произнес генерал-домовладелец и за спиной послышались удаляющиеся шаги.

Старших по званию следовало слушаться и я перешагнул порог веранды.