Совок-7

Одна из таких «командировок» протянулась почти два с половиной месяца. Там-то, на прикладной практике я и познал практически все правила бытия в приличном камерном обществе. И в том числе, как на «дровах», смастыренных из туго скрученной в полиэтилене небольшой газетки, поднять в жестяной кружке достойный чифирёк. Деревянные шконки в ту пору были уже не во всех камерах, а душевной бодрости хотелось. Многому мне тогда пришлось научиться. Сначала факультативно у каторжан-инструкторов в теории, а потом уже и по ту сторону решки, в кругу, так сказать, «честных арестантов».

Ну и дурак же я тогда был! Молодой и безумно отчаянный идиот. В то время еще веривший в идеалы и вышестоящему руководству. Сейчас бы я в такие «командировки» даже и не сунулся. И на Кавказ ни в одну, из пройденных шести, тоже не поехал бы. И дело вовсе не в желании уцелеть любой ценой. Просто я стал умнее и, не побоюсь этого слова, мудрее. Настолько, что приоритеты сами собой расставились в соответствии с исторической и настоящей реальностями. Н-да…

— Не служил! — настороженно глядя на меня, после паузы ответил уклонист, — Плоскостопие у меня. Не взяли в армию. — И в тюрьме я не был! Я комсомолец, вообще-то!

— Ну это в корне меняет дело! Тогда всё понятно! Раз комсомолец, тогда, конечно! — бросив в стакан два куска рафинада, продолжил я диалог, подготавливаясь к загонной охоте на правоверного, но такого бандитствующего комсюка, — Понял я тебя, Соснин. По всему выходит, что не привык ты к тяготам и лишениям, потому и впал в уныние! — подумав немного, я опустил в посудину и третий кусок белой, но такой, сука, сладкой смерти. — Но ты, Соснин, не ссы и не горюй, это только в армию с плоскостопием не берут, а в зону попасть оно тебе никак не помешает! Но, правда, уже без комсомольского билета, ты меня извини! Исключат тебя, Валера, из нашего ленинского Союза молодёжи! Всенепременно и в самое ближайшее время. Но ты считай, что это не в зону твоя ходка. Счтитай, что это ты, как бы в морфлот отправишься! С той разницей, что не на море поедешь, а в тайгу на лесосеку. Морфлот, это в том смысле, что года три корячиться тебе предстоит. И это еще, Соснин, заметь, в лучшем случае и как минимум! Уж ты не обессудь, я ради тебя, паскудника, обязательно расстараюсь!

— Врёте вы! — с робкой надеждой пытаясь высмотреть на моём лице фуфлыжный блеф, заявил плосконогий скандалист и мелкий грабитель извозчиков, — Чтобы меня, то есть, нас со Славкой посадить, вам обязательно доказательства и свидетели нужны. А их у вас нет и быть не может! — последнюю фразу Валерий Макарович выкрикнул уже не просто с уверенностью, но и почти с торжеством.

— Полностью согласен с тобой! — закончив веслить ложкой в стакане, с удовольствием отхлебнул я сладкого уже не чифиря, но «купчика». — Без свидетелей, которые против вас с Горшениным дали добротные показания, я бы с тобой сейчас даже и не разговаривал. Я бы тебя домой отпустил давно и даже времени своего не тратил! Вместе с твоим прыщавым подельником тебя отпустил бы, друг ты мой Соснин! И уж, тем более, баб ваших не стал бы в камерах содержать под свою личную процессуальную ответственность. Сам понимаешь, я же не дурак в отличие от вас, дегенератов, чтобы на ровном месте себе неприятности с прокуратурой наживать!

Щурясь от немудрёного, но всё же очень приятственного удовольствия, я запивал чаем давно и на совесть подсохший пряник. С хладнокровным эгоизмом не обращая внимания на завистливый взгляд узника отсутствующей совести. И заботясь душой лишь о том, чтобы не поломать зубы о затвердевшее лакомство.

— Я же не просто так тебе, Соснин, про три года сказал, — с опаской взял я из кулька следующий сталактит, тускло отливающий закаменевшей глазурью, — Три года, Валера, это в том случае, если ты со следствием сотрудничать будешь. Со мной, то есть. И опять же, это только, если ты первым на своего прыщавого подельника показания дашь.

Соснин, меняя на своём лице ярко выраженное презрение к моим словам на насупленную задумчивость, тем не менее, внимал. Он всё более цепко и заинтересованно прислушивался к моему, совращающему его пацанское сознание, монологу.

— А вот, если он на тебя первым керосина нальёт, то тогда, извиняй, друг Соснин, но меньше пяти лет ты никак не получишь! И ведь он на тебя обязательно нальёт, Валера! Ты даже не сомневайся в этом! Тогда, точно, пятерик! Потому, как имеет место хулиганка и грабёж! Да еще в группе лиц! Два преступления на тебе висят, гражданин Соснин!

Парень с растерянным упрямством молчал и я продолжил свои угрожающе-искусительные речи. По моим расчетам он не должен был продержаться больше десяти минут. К тому же я ничуть не лукавил, описывая его, до слёз прозаические перспективы.