Совок 8

Мне стало очень неспокойно на душе. Да, я хотел чего-то подобного и всё сделал, чтобы ситуация дошла до перитонита. Но такого накала страстей я не ожидал. Таки да, прав этот фурункулёзный Маркс, сформулировавший постулат, что бытие определяет сознание. Тут не поспоришь, ибо тотальный дефицит уродует людей настолько, что ради обычных бытовых мелочей они готовы идти почти на всё. Что мерзавка Дуня, что обобранные ею тётки.

Между тем, к вопрошающей с задов тётке присоединились еще несколько женских голосов. Все они требовали ясности. Но не в вопросах марксизма, а в более приземленном аспекте.

Евдокия робела от происходящего не менее меня. Да, чего уж, Дунька тряслась, как осиновый лист. Она косилась в сторону выхода, который был рядом, но до которого она всё равно добежать не успеет. Женщины стали стягиваться к президиуму.

— Нет у меня уже этих колготок! — утратившая самообладание Капитониха, впала в истерику, — Бес меня попутал, отдала я их! — еле слышным шепотом развернулась она очередной малодушной глупостью.

Возникшая от этих слов тишина продержалась недолго. Количество возмущенно вопящих глоток увеличилось не меньше, чем вдвое. К женским контральто уже прибавились гудящие баритоны.

Затравленно озирающаяся Евдокия уже плохо что соображала. Надо было срочно уводить Дуньку из взбесившегося серпентария с белым бюстом Ильича, стоявшим в углу. Того, что уже здесь произошло, мне за глаза хватит. А то, что будет сверх этого, обойдётся мне слишком дорого.

Манкируя правилами поведения джентльмена в замкнутом пространстве и расталкивая всех, кто попадётся на пути, независимо от их пола, я, как ледокол попёр в президиум. Странно, но Капитониху моё приближение не напугало. Она смотрела на меня с надеждой. Видимо потому, что догадывалась, что колготок я не ношу. В отличие от впавших в бешенство милиционерок.

Добравшись до комиссарского тела, я поднял руку и, вспомнив своё старшинское армейское прошлое, заорал, надрывая связки.

Я клятвенно пообещал сослуживцам, что, если все немедленно заткнутся, то добуду еще двадцать, а, быть может, и все тридцать пар чертовых колготок.

— Сколько сможешь вернуть взад? — не убавляя голоса, повернулся я к Дуньке. Замерший народ впился в Капитониху жадными глазами. У каждого был свой интерес. От банки зеленого горошка и колбасы, до немецкого капрона.

— Не знаю! — пряча глаза замычала пунцовая Евдокия Леонтьевна, — У меня дома десять штук лежит. И на мне еще одни, — непривычно засмущавшись, тихо добавила она. — Сколько уже реализовано, я не знаю. Надо позвонить, а лучше съездить! Я только вчера их отдала.

— Кому отдала?!! — взорвалась ленкомната десятками возмущенных милицейских глоток, — А где лишняя колбаса, где куры?

Все мои усилия пошли прахом, перевозбудившиеся сослуживцы напирали с задних рядов. Причем, самыми возмущенными выглядели женщины. Дуська попыталась спрятать своё упитанное тело за моей стройной фигурой. И тогда я понял, что пострадаю в любом случае. Даже, если её не будут бить, а просто если страждущие, находящиеся сзади, сместятся вперёд. Можно было начинать паниковать.

— Что здесь происходит⁈ — от двери раздался громовой бас Дергачева. — Корнеев, ты здесь?

Я уже собрался сознаться в своём присутствии, но не успел.

— Здесь он, товарищ подполковник! Здесь! — провизжала мне в уже оглохшее левое ухо Дунька, а потом отпихнув меня в сторону, как ледокол, попёрла в сторону выхода.

Друзья, лайки и подписка приветствуются и являются стимулом для автора. Если, конечно, они не противоречат вашим религиозным и национальным убеждениям. Всем крепкого здоровья!

Глава 4

Растолкав неохотно уступающих ей дорогу подчинённых, Капитонова протиснувшись за спину начальника РОВД, злобно зыркала на личный состав.

— У вас, что сегодня, постный день? — строго окинул взглядом толпящихся райотдельцев Дергачев, — Почему в столовую не идёте?

Исходя из того, что к искрящему возбуждению двух сотен сотрудников подполковник отнёсся без должного удивления, равно, как и к оргазменно дышащей за своей спиной замше по политчасти, выходило так, что Захарченко его просветил. Значит, и мне прятаться уже не имеет смысла. И к второму выходу из ленкомнаты мне так же вряд ли удастся протиснуться незамеченным.

— Корнеев, ты чего там, как сирота мнёшься? Не стесняйся, сюда ближе подходи!

В моей голове само собой отметилось, что обращавшийся ко мне подпол смотрел через меня, как сквозь студенисто-прозрачную медузу. Будто не хотел меня видеть. Это было не очень хорошим признаком.

— Так я и есть сирота, товарищ полковник! — попытался я, закосив под горемычного безматка, разрядить напряженность ситуации. — Всеми гонимый и обездоленный!

— За мной иди, обездоленный! А вы все обедать, пока перерыв не закончился! — одним выдохом рыкнул Дергачев и, толкая перед собой, как баржу со щебнем грузную Дуньку, двинулся в сторону своего кабинета.

Делать было нечего и под сочувственными взглядами коллег-правоохранителей я шагнул следом. За отцом-командиром, и за замполит —, твою мать-перемать, -матерью.