Совок 9 (СИ)

Впрочем, душегуб Лунёв не девочка-припевочка с розовыми бантиками на макушке. Его, даже при самых пиковых раскладах в розыск примут не ранее, чем через трое суток. Законом, предусмотренные. И то, только после того, как кто-то из его близких родственников или с места работы забьёт тревогу по его пропаже. С учетом того, что колхоз, это не режимное оборонное предприятие, хватиться его могут не скоро. А, может, и сразу хватятся. Хрен его знает, с кем он водит дружбу и поддерживает отношения. Сам-то он урод, это понятно, а вот окружающие его люди вполне могут оказаться внимательными и сердобольными. Хотя пацаны, повстречавшиеся мне у речки, сказали, что проживает он бобылём, то есть, без семьи.

Вытащив из лунёвского пиджака содержимое карманов, я набил их береговым песком и галькой. После чего забросил потяжелевшую хламиду подальше в воду.

Отмывшись от следов свинячьего дерьма, но всё еще продолжая к себе критично принюхиваться, я направил свои стопы, то есть, колёса, в Октябрьский РОВД.

В райотдел я зашел, со всех сторон ожидая бранных слов. Начиная от дежурного и вплоть до подполковника Дергачева. Но милицейский бог пока что сегодня был ко мне милостив и никто моей самовольной отлучки из районного органа внутренних дел не заметил.

Никто, кроме Лидии Андреевны Зуевой.

Стоило мне расположиться за своим рабочим столом, как любимая, но чрезмерно ревнивая начальница моментально появилась в моём кабинете. Её старания выглядеть спокойной и беспристрастной, сразу же пошли прахом, стоило мне только улыбнуться ей.

— Говорят, ты жениться собрался? — с плохо скрываемой неприязнью, кусая губы, задала свой главный вопрос Лида.

И не дождавшись от меня скорого ответа, продолжила.

— Чего ты лыбишься, Корнеев? Счастья своего утаить не можешь? На мне ты, значит, жениться не можешь, а на какой-то профурсетке, так запросто!

Подойдя к моему столу, Зуева стала нервно перебирать находящиеся на нём предметы. Преимущественно канцелярские. Когда покрутив в пальцах деревянную линейку, она её согнула и сломала, я понял, что инвентарь надо поберечь. И начал потихоньку отбрёхиваться.

— Окстись, любимая! Ты чего там себе напридумывала? — принялся я нагнетать на своём лице праведное недоумение, перерастающее в обиду, — Да я скорее из твоего табельного пистолета в свою голову застрелюсь, чем на ком-то женюсь в ближайшую пятилетку! Даже, если это будет внучка премьер-министра товарища Косыгина!

— Почему это из моего?! — ожидаемо купилась Лида на мою нехитрую провокацию и удивлённо сдвинула бровки домиком, — У тебя же свой пистолет есть!

— Ну, во-первых, из своего мне будет не так приятно себя жизни лишать! — откинулся я на спинку стула, — А, во-вторых, я не понял, Лидия, ты, что, совсем не против моего суицида? — с обидой в голосе, строго уставился я на обескураженную подругу. — Значит, ты хочешь, чтобы я застрелился?

— Ты дурак, Корнеев?! Конечно же я против твоего суицида! И не хочу, чтобы ты стрелялся! И вообще, не болтай ерунду! — сбрасывая навеянный мной морок, решительно тряхнула прической Зуева, — И ты, мерзавец, мне мозги не пудри, у меня информация верная! Говори, на ком жениться собрался? — возмущенно, но уже более спокойно и с явной надеждой, что я сейчас опровергну её обвинения, продолжила она.

— Твоя «верная информация», душа моя, сидит в приёмной Данилина и откликается на имя «Антонина»! — встал я из-за стола и подошел к начальнице, уже не опасаясь каких-либо эксцессов, — Тонечка давно уже сгорает от зависти, наблюдая за нашим с тобой неземным счастьем! Отсюда все её злобные инсинуации и желание разрушить наши отношения. Неужели тебе это не понятно?!

Обойдя Лиду, я подошел к тумбочке с электрочайником и включил его в розетку.

— А ты, к моему глубочайшему разочарованию, как какая-то неискушенная домохозяйка из коммунальной квартиры, пошла на поводу у этой юной интриганки! — укоризненно покачал я головой, — А еще считаешь себя опытным следователем и даже, не побоюсь этого слова, моим начальником! Стыдно, Лидия Андреевна! Ей богу, стыдно и не профессионально!

Таки сбитая с понталыку Зуева стояла напротив меня и хлопала ресницами, как туповатая второгодница на педсовете вспомогательной школы. По её лицу волнами прокатывались разнополярные чувства. Да, кое-какие сомнения я в её мозгу посеял. Но для того, чтобы поверить мне безоговорочно, она уже слишком хорошо меня знала. И, наверное, по этой причине смотрела на меня с некоторым недоверием. Стало быть, следовало, не сбавляя экспрессии, продолжать смущение её разума.