«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма. Том II. СССР 1952–1988 гг.

Может быть, и лицемерия не было?

Когда 23 октября 56 года в Венгрии началось движение к свержению сталинского назначенца Ракоши, Хрущев 30 октября обратился к венграм искренне и чистосердечно с призывом решать вопросы спокойно:

– Мы не будем вмешиваться, но не наломайте дров, – имелось в виду, что Ракоши не только можно, но и следует гнать, но при этом, безусловно, должна быть совершенно незыблема «власть рабочих и крестьян».

Подробности оказались кровавыми. Может быть, из-за нежелания генсека Венгрии – Ракоши – потерять СВОЮ власть, а может быть, из-за опьянения успехом Имре Надя и молодых революционеров, наметилось движение в сторону «буржуазной» демократии и пролилась кровь защитников «пролетарской» власти. Тут уж Никита вспомнил свою молодость беспощадной Гражданской войны, и сомнений в необходимости решительных мер у него уже не было.

Действия властей показывали, что болтать можно, но покушение на устои будет пресекаться самым решительным, а, следовательно, и жестоким образом. События в Новочеркасске, где возникли волнения из-за повышения цен на мясо, подтвердили это. Между прочим, из того, что в Новочеркасске обратили внимание на повышение цен, можно предположить, что там, в шахтерском крае, в магазинах было мясо по государственной цене. Что было в Новочеркасске сейчас трудно узнать. Современные публицисты, стремящиеся очернить прошлое, не вызывают доверия. В печати времен события ничего о событиях не публиковалось. По слухам, толпа, возмущенная повышением цен, пошла к горкому. Обстановка уже до этого была накалена и перед горкомом встали войска, а любопытные мальчишки залезли на деревья. При подходе толпы войска дали залп поверх толпы и пули прошли по деревьям, на которых были дети. Начались беспорядки. Второе, что я слышал, рассказал мне сослуживец. Сам он из Сызрани, и говорит, что через Сызрань прошли, или прошел эшелон с высланными из Новочеркасска. Из всего, что я сказал, достоверно только одно: стрельба была! Это было то черное, что было в светлом

Горячее стремление Хрущева сделать жизнь советских людей нормальной, вошло в противоречие с неспособностью эту нормальную жизнь обеспечить экономически. Освободив руководителей от страха, Хрущев полагал, что теперь они, как и он, самозабвенно бросятся творить коммунизм. А руководителей эта идея, сумасбродность которой для всех, кроме Хрущева, уже была очевидна, не вдохновляла. Руководителей не могла вдохновить вертикальная заинтересованность, т.е. продвижение по карьере, т.к. количество мест наверху ограничено, а горизонтальной заинтересованности в виде неограниченного роста доходов, Хрущев дать не мог – мы же строили коммунизм, где руководители должны были показывать пример бескорыстия – быть нестяжателями. Он не мог отказаться от идеи, которой посвятил всю свою жизнь.

Столовая

Жизнь в Управленческом городке у меня так сложилась, что вопросы быта никогда не создавали каких-либо препятствий работе. Я был от бытовых забот свободен.

Мне, как молодому специалисту, имеющему диплом с отличием, оклад назначили 1000р. (на 50р. больше, чем без отличия), а через год я сдал на категорию, и оклад стал 1250р.

С премиями и доплатами к нашему приезду сложилась трагикомичная ситуация.

До апреля 1952-го года каждый месяц была «премия» 40% к окладу. Я вышел на работу 1-го апреля и с 1-го апреля эту «премию» отменили. Премия тогда не имела никакого отношения к личным успехам, к успехам бригады, отдела, или к успехам завода в целом. Где-то там – в министерстве или в Совете министров – решали: в связи с важностью решаемой задачи, этому коллективу надо подбросить. Наш приход совпал с очередной кампанией борьбы с «разбазариванием средств» и задачей «повышения роли премий в повышении производительности труда». Ну и, как бывает при проведении всяких кампаний, решали эту задачу вне всякой связи с провозглашенной целью.

Оставались еще 20% надбавки к окладу за знание иностранного языка, но, когда мы поступили на курсы подготовки к министерским экзаменам, надбавку отменили и курсы распались. Если для меня это было поводом для шуток, то для семейных это было причиной для печали.

После того, как у меня оклад стал 1250 р., я еще изредка посылал папе по 300 р. и регулярно в течение учебного года 100 р. Толику, а потом послал Павлу в Новосибирск 500 р., опять, между прочим, демонстрируя свою полную людскую несуразность. Я их послал не Павлу, а его двоюродной сестре, по линии отца, Светлане, чтобы она помогла ему, если он попадет в затруднительное положение. Я не помню, что из этого получилось, но помню, что какая-то чепуха. Мысленно я посылал, конечно, не Толику и не Павлу, а дяде Марку, при котором жили мама и бабушка.

Питался я в столовой. Какой была торговля в магазинах, меня не волновало. Но, иногда в выходной возникала идея капусты, или картошки пожарить и я заходил в маленький магазинчик на два торговых места, с одного из них продавались овощи, а на другом продавалось мясо (свободно, без очереди, но это было в первых годах моей жизни на Управе).