Совокупность лжи

Он открыл дверь и вошел в отделение для наблюдателей, где сидел Феррис. Может, он пристрелит меня прямо здесь, подумал Феррис. Но Хани стоял со сжатыми кулаками. Не для того, чтобы причинить ему вред, а чтобы сдержать эмоции.

— Я больше и слышать вас не желаю, — сказал он слегка дрожащим голосом. — У нас был хороший и тщательно разработанный план относительно Карами. Он был бы отличным информатором и для нас, и для вас. Возможно, он даже дал бы нам возможность проникнуть туда, куда мы стремимся. А теперь мы потеряли его, из-за вашей лжи и глупости.

Он глянул на Ферриса, все еще не отойдя от шока. Как эти американцы могут быть столь тупы? Он покачал головой. Хватит. Развернувшись к двери, он вдруг остановился и снова посмотрел на Ферриса:

— Я знаю, что вы делаете. На арабском это называется такия. Со времен Пророка. Ложь, необходимая, чтобы защитить себя от неверных. Они же неверные, поэтому им можно лгать, если это необходимо. Именно это и сделали ты и Эд Хофман по отношению ко мне, со всеми вашими уловками. Такия. Но вы очень сильно ошиблись.

— Мне очень жаль, — сказал Феррис.

— Ни слова больше, мистер Феррис. Если вы скажете мне еще хоть слово, я вас убью.

Хани снова развернулся к двери и вышел, оставив Ферриса одного в этой мерзкой преисподней в глубинах горы.

Глядя сквозь зеркальное стекло, Феррис видел, как конвоиры отвязали заключенного Зияда от стула и увели его. Теперь, когда он сломался, они используют его по полной. Все контакты, которые когда-либо у него были, вплоть до каждого горшка, на который он когда-либо садился. Но американцы уже ничего не узнают об этом.

Феррис ждал. Интересно, придет за ним кто-нибудь или он так и останется здесь, став еще одной человеческой развалиной, гниющей в этих подземельях? Через некоторое время за ним пришли двое солдат. Те же, которые сопровождали его, когда он только приехал. Они повели его другой дорогой, по грязным и плохо освещенным коридорам, воняющим дерьмом. Из камер доносились крики. Крики боли или крики людей, столь долго здесь находящихся, что это свело их с ума.

Наконец они дошли до старого лифта с распашными дверьми, большого, в который, казалось, можно загнать отару овец. Лифт для заключенных, понял Феррис. Пахнущий мочой людей, обгадившихся от страха, когда они спускались в обитель мертвецов.

Лифт медленно поехал вверх, лязгая. Охранники открыли дверь, и Феррис снова увидел перед собой грязь и хлам, смрад тюрьмы и редкие лица людей в мертвенном люминесцентном свете. Его подвели к двери, закрытой на засов. Заключенный принялся о чем-то умолять Ферриса, думая, что это иностранец, который сможет спасти его. Охранники открыли дверь и толкнули Ферриса наружу. На город уже спустилась ночь, черная, безлунная.

Джип Ферриса стоял на другой стороне дороги. Включая зажигание, он был почти готов к тому, что машина взорвется. Нет, это не в стиле Хани. Феррис поехал в посольство. Приехав, он отправил Хофману сообщение по специальному каналу связи, а затем, спустя час, быстро переговорил с начальником отдела по спутниковому телефону. Хофман был разочарован, но каяться явно не собирался.

На следующее утро Феррис отправился в Вашингтон. По дороге в аэропорт он заехал к Алисе, разбудив ее. По его виду она сразу поняла, что произошло что-то ужасное.

— Что случилось, дорогой? — спросила она. Алиса впервые так назвала Ферриса.

— Неприятности по работе. Они хотят, чтобы я слетал домой и поговорил с людьми из Госдепартамента.

— У тебя неприятности? Ведь случилось что-то ужасное, так? Я это чувствую.

Он посмотрел на пряди волос соломенного цвета, свисающие поверх ее сонного лица.

— Ничего особенного. Но мне придется разобраться с этими проблемами. И поговорить с женой.

Она кивнула:

— Когда вернешься?

У Ферриса дернулось лицо, и он перенес вес тела с раненой ноги. Он не знал, когда он вернется. Если Хани говорил всерьез, то возможно, что и никогда.

— Как только смогу, — ответил он. — Я позвоню тебе оттуда сразу же, как смогу. Хорошо?

— Конечно. Если ты действительно собираешься вернуться.

Он даже не знал, что ответить. По его опыту, клятвы в верности обычно произносились именно тогда, когда возникали сомнения в чьей-то искренности. Все лишние слова говорят о неискренности, вспомнил он фразу Хани.

— Я не хочу покидать тебя, — сказал он, вложив в каждое слово все свои чувства по отношению к ней.

— О Роджер! — ответила она, качая головой. В ее глазах стояли слезы. — Пообещай мне кое-что. Если ты решишь, что у нас все не всерьез, честно скажи мне об этом. Я не хочу, чтобы мне причиняли боль. Сейчас я живу хорошо и счастливо и не хочу снова стать несчастной.

— Я никогда не причиню тебе боль, — ответил Феррис.

Она кивнула, разворачиваясь к нему спиной. Так вот как это бывает, подумал Феррис, глядя, как Алиса уходит. Это безнадежное чувство и есть любовь?

Глава 11

Лэнгли, Вашингтон