— Она играла со смертью и получила свой "приз". Вот и всё! — говорит Маша, откинувшись на спинку кресла. Её живот вздрагивает, она охает и накрывает его рукой. — Т-шш, тише, тише, милый! Последнее время активно пинается…
Я наблюдаю, как она воркует с будущим малышом и жалею, что завела разговор о своих кошмарах. Ни к чему это сейчас.
— Какой была мама? Чем занималась? Расскажи… — спрашиваю я, желая поскорее сменить тему.
— Она была некудышной матерью, — отвечает Маша, убирая ладонь с живота. — Меняла мужиков и спала с ними за деньги. Водила в дом разных ублюдков, напивалась и устраивала оргии. Носила модные тряпки и курила дорогие сигареты, а меня, своего ребёнка, кормила лапшой быстрого приготовления. Почти каждую ночь я засыпала под её пьяные "ахи-вздохи" с голодным урчанием в животе. А как-то раз один из её придурков пытался залезть ко мне в трусы! Представляешь? А мне было всего-то пятнадцать! Я пожаловалась матери, но та лишь посмеялась надо мной! И попросила "не выдумывать"! Вот такой она была. Пьющей, курящей и на всё положившей! В детстве я думала, что она пустилась во все тяжкие, чтобы таким образом пережить папину смерть. Но теперь понимаю, что она никак не могла оправиться после его измены. Если бы мама сразу вернулась в Н-ск, если бы твоя бабка приняла её и простила, всё бы сложилось иначе. Но дома её никто не ждал. И, задыхаясь от чувства вины, мама заливала его вином. Такой вот каламбур. И знаешь, что самое обидное? Все эти годы мамку заботила только ты, её брошенная дочка. А на меня ей в один момент стало наплевать. Я вдруг стала сиротой при живой матери, понимаешь? Только Кинишеву было не всё равно, что со мной происходит. Когда мамка в запой уходила, Владимир Иванович меня и кормил, и с уроками помогал. До сих пор не пойму, что его так зацепило в нашей мамке, что он до сих пор по ней сохнет. Она же с него только деньги сосала, а в остальном то и дело динамила. Мне не хватило смелости признаться Кинишеву, что матери больше нет. Я отправила ему сухую смс-ку с её телефона, чтобы отвязаться. Мол, между нами всё кончено, не ищи, уезжаю. И всё на этом…
Дальше я не слушаю.
Прозвучавшая фамилия Кинишевых запускает в моей голове карусель из воспоминаний. Отвлёкшись на встречу с сестрой, на письмо матери, на разговоры о ней, я на время забыла о своей собственной истории. Но теперь услышав о Владимире Ивановиче, я вспоминаю о его сыне Костике, а следом думаю о Полянском. О том июльском вечере, когда мы встретились с ним у "Корзиночки", о его жгуче-чёрных глазах и о потных ладонях на моём теле. Вспоминаю, как легко и непринуждённо мы с ним болтали в машине, и каким кошмаром закончилась для меня наша встреча.
И одна страшная мысль ошпаривает меня словно кипяток. Я вдруг понимаю, что Полянский держался со мной так уверенно и свободно, потому что принял меня за другого человека. В тот вечер он думал, что перед ним Маша. Ведь это она пригласила его на свидание в Н-ске. И это многое объясняет. Например, его взгляд, улыбку или дурацкие шутки.
А дальше запускается цепная реакция. В моей памяти один за другим всплывают разные моменты, которые до этого были мне непонятны, а теперь кажутся до смешного очевидными. Только мне не до смеха. Скорее наоборот.
Мне хочется расплакаться от понимания того, что нашу встречу с Полянским организовала… моя сестра.
И что вся остальная "жесть" случилась со мной "благодаря" ей.
Пока Маша безмятежно перебирает пальцами махровые петельки своего халата, я обрушиваю на неё всё и сразу. Начинаю издалека.
— Да, — говорю, — повезло Костику, что ты выбрала не его…
Маша вскидывает голову и смотрит на меня, непонимающе хлопая глазами.
— Что ты сказала?
Я поясняю:
— Ну, Костик Кинишев. Помнишь такого? Сын Владимира Ивановича. Я говорю, повезло ему, что ты положила глаз на его друга Стаса Полянского. А то пришлось бы Костику самому участвовать в твоём спектакле под названием "Месть".
Маша продолжает разыгрывать из себя ничего не понимающую дурочку.
— Как ты сказала? Спектакль под названием "Месть"? — нервно смеётся она. — Это что? Прикол какой-то?
— Хватит притворяться! — рявкаю я, хлопнув ладонью по мягкому подлокотнику кресла. — Ведь это благодаря тебе, сестричка, я оказалась в усадьбе Полянских! Это благодаря тебе я потеряла девственность не в объятиях любимого человека, а с каким-то нажравшимся в стельку ублюдком! Признайся, что таким образом ты решила отомстить мне за выбор, сделанный нашей матерью! За то, что меня она когда-то оставила с бабушкой, в сытой городской жизни, а тебя обрекла на голод и страдания в Пригороде!
Маша вскидывает ладонь, мол, остановись. Но меня несёт словно снежную лавину с горы.
— Ах, как это мерзко, — говорю я, — использовать в своих целях влюблённого по уши мальчишку! Костик мне рассказал, как ты морочила Полянскому голову своими любовными переписками, а на свидание пригласила только через полгода. Скажи, он понадобился тебе, чтобы привести в действие свой гадский замысел? Верно? Интересно, ты сама придумала такой, к-хм, необычный способ меня подставить или посоветовал кто-то?