Совпадения

— Нет, какое там! Разве что сам у себя. Преподаю, читаю лекции. Ввожу. В смысл философии. Ковыряюсь с кандидатской, но это так — семечки. Пописываю диссертации для более прозорливых. Могу наворовать варежек и шарфов из раздевалок.

— В профессуру, значит, метишь?

Глеб отмахнулся, приподнял стакан в знак пожелания здравствовать присутствующим и выпил. Водка приятно ошпарила пищевод. Колбасы откусить побоялся, втянул ее запах носом. Посмотрел, как Колька ловко орудует хлебом в салате — вторым российским столовым прибором.

— Ты прости за прямоту, но я сам, видишь, теперь «инвайлид», как меня тут один окрестил. А у тебя-то что стряслось? — Он старался не слишком рассматривать его лицо, что было весьма непросто.

— Длинная история…

— Можно пройти через турникет? — спросил кто-то в штатском, отделившийся от группы из четырех человек.

— Пожалуйста, — ответил Глеб.

— А кто ты такой, мать твою, чтобы мне разрешать?

Возмутившийся резко наклонился вперед, плюнул и попал Глебу в подбородок.

В общем, все равно, но приятного мало. Зазвонил мобильный. Мама. Успел сказать всего два слова.

— Ты, падла, почему отвлекаешься на посторонние разговоры, когда с тобой разговаривают?

Сдернули шапку, швырнули на рельсы. Терпение лопнуло. Спокойно нажал «отбой» на мобильном, положил трубку в карман, потребовал достать шапку. Оставшиеся трое обступили полукругом. Короткая дискуссия. Кто полезет за шапкой? Схватили за грудки и повалили на платформу. В процессе дернул одного за одежду, и тут из-за пояса выпал пистолет Макарова, заряженный резиновыми пулями. Ударили рукояткой в грудь. Начал кричать, чтобы вызвали милицию. Удары ногами по спине, животу, но больше всего — по голове. Пока били, одного столкнул вниз на рельсы. Его достали пассажиры. А потом наблюдал, лежа на каменном полу, за проходившими мимо людьми, за их ногами и глазами. Ноги расступались, образуя любопытствующий полукруг. Глаза старались не смотреть в эту сторону или смотреть украдкой. Какая-то женщина кричала. Он лежал лицом вниз на перроне, когда почувствовал, как на руке застегнулся наручник, обрадовался. Наконец-то вызвали милицию. Подставил под наручник вторую руку. Поднял голову — все те же лица. Ржут. Рывком подняли на ноги и с заведенными назад руками, как преступника, поволокли в служебное помещение линейного подразделения МВД станции в здании касс. Там бросили на пол.

— Ну что, чукча в чуме! Теперь ты понял, что мы и есть милиция?

Серия глухих ударов пришлась по лицу и голове. Как обычно, не было больно. Кровь заливала глаза, нос перестал дышать, из него, как из открытого крана самовара, текла густая и алая кровь в подставленную ладошку. Часто хлопали двери в комнату. Долго искали свидетеля, который бы подтвердил, что совершено нападение на сотрудника милиции. Один переоделся.

— Кто ты? Где работаешь?

Из кармана куртки вынули карточку, деньги, мобильный телефон. Опять начали избивать.

— Дай-ка ему по яйцам, чтобы философия осела в нужном месте.

Когда терял сознание, наступало облегчение и прекращался счет бесполезного времени. Вырывая клочья волос на голове, чтобы поднять лицо, опять били ногами. Потащили в машину, привезли в отделение. Посадили на лавочку, сами метнулись к дежурному. Вот, привезли нарушителя, закрой его, злодея. Капитан тут же вызвал «скорую».

— Что им светит?

— От трех до пяти.

Мытарства с носом, словно из солидарности, присоединились к приговору. Пять лет больниц при том же весьма условном результате. В связи с тем, что удар пришелся немного спереди и вбок, он получился как бы слегка смазанным. Внешняя часть носа оторвалась от лицевой. Обе носовые кости сломались, запали и деформировали спинку, вдавив ее. Слова «дышать», «обоняние» больше не существовали. Отек, разрыв слизистой. Сделали рентгеновский снимок — ахнули.

Под местной анестезией специальным инструментом, похожим на длинную узенькую лопаточку, хирург приподнял косточку перегородки и зафиксировал ее снизу тугим марлевым тампоном. Через двое суток тампон был извлечен и косточка… провалилась. Вторая попытка была более удачной. Глеба выписали, отеки стали спадать, хотя фиолетовый цвет гематом тканей сочился через кожу, слизистая постоянно текла, что затрудняло заживление. Прошло несколько месяцев, прежде чем перегородка начала постепенно проседать и упала. Для третьей операции Вероника заложила в ломбард все, что только можно было быстро заложить, и продала то, что можно было продать. На четвертую уже совершенно без денег пришла на поклон к главному врачу Николаю Александровичу и повалились в ноги: «Спасайте!» Осмотрев Глеба, сдержанно и без ненужных эмоций, которыми сопровождала прием обезумевшая Вероника Петровна, он предложил использовать новый метод, при котором применяется общий наркоз.