Современная американская новелла (сборник)

Лейтенант вздохнул и тоскливо покачал головой. Он поднял ботинок и стал сушить над огнем. Позади него в полутьме восседал, скрестив ноги, круглолицый Будда, благодушно улыбаясь с высоты. В пагоде было холодно. За месяц непрерывных дождей она насквозь отсырела, в ней стоял запах мокрого песчаника, глины и старых благовоний. Внутренность пагоды представляла собой небольшое квадратное помещение с низким потолком, как в доте. Здесь приходилось сильно наклонять голову или подгибать колени. Когда-то тут был, наверное, красивый храм, выложенный цветной плиткой и аккуратно выкрашенный, чистенький, у ног Будды в подсвечниках горели свечи. Теперь же это была грязная развалина. Окна заложены мешками с песком. У выщербленного ступенчатого возвышения, на котором помещался Будда, валялись черепки битой посуды. У самого Будды не хватало правой руки, а его жирный живот был изрешечен шрапнелью. Только улыбка оставалась прежней. Наклонив голову, он словно прислушивался к долгому лей-тенантову вздоху.

 — Значит, сбежал Каччато, так?

 — Вот именно, — ответил Док Перет. — Вы меня поняли.

Пол Берлин ухмыльнулся и кивнул.

 — В веселый город Париж, — произнес лейтенант. — Наш Каччато отправился в веселый город Париж, что во Франции. — Хмыкнув, он покачал головой. — Дождь не кончился?

 — Черта лысого он кончится, сэр.

 — Вы когда-нибудь видели такой дождь? Вообще в жизни?

 — Нет, сэр, — ответил Пол Берлин.

 — Ты вроде дружил с Каччато?

 — Нет, сэр. — Пол Берлин снова покачал головой. — Увязывался за мной иной раз.

 — А с кем он дружил?

 — С Воутом, сэр. С ним более или менее.

 — Что ж, — произнес лейтенант, сунув нос прямо в ботинок, от которого исходил запах пропотевшей кожи, — что ж, наверно, надо позвать сюда мистера Воута.

 — Воута нет, сэр. Это же тот, что порезался, — гангрена у него еще была, помните?

 — О матерь божия!

Док Перет набросил лейтенанту на плечи пончо. За окном лил дождь, без грома и молний, ровный, бесконечный дождь. Время уже подходило к полудню, но ощущение было такое, будто продолжаются бесконечные сумерки.

 — Париж, — пробормотал лейтенант, — Каччато отправился в веселый Париж. Смазливые девочки, голые задницы, и куда ни глянь — лягушатники. Французы. Он вообще как, нормальный?

 — Просто глуп, сэр. Как пробка.

 — Так прямо и пошагал? Сказал, что пешком пойдет в Париж?

 — Так он сказал, сэр. А вообще, кто его знает.

 — А ему известно, сколько дотуда?

 — Шесть тысяч восемьсот уставных миль. Он мне так и сказал — ровнехонько шесть тысяч восемьсот миль. И вообще, он здорово подготовился. И компас есть, и запас воды, и карты, и все прочее.

 — Карты, — буркнул лейтенант, — карты, старты, кварты. С картами он, конечно, все моря-океаны переплывет. Свернет себе из карт лодку — и никаких проблем.

 — Нет, — отозвался Пол Берлин. Он взглянул на Дока Перета, который пожал плечами в ответ. — Нет, сэр. Он показывал мне по картам. Говорил, что сначала пройдет Лаос, потом Таиланд, Бирму, потом Индию, потом еще какую-то страну, забыл какую, потом Иран, Ирак, потом Турцию, Грецию, а там уж рукой подать. Рукой подать — так и сказал. Он все продумал.

 — Другими словами, — сказал лейтенант и снова лег, — другими словами, самоволка — чтоб ему…

 — Выходит, так, — подтвердил Док Перет. — Выходит, так.

Лейтенант потер глаза. Он был болезненно-бледен и небрит. Некоторое время он лежал тихо, держа руки на животе, и слушал звуки дождя. Затем усмехнулся, покачал головой и расхохотался.

 — Ну зачем? Нет, вы мне объясните, за каким чертом?

 — Вы только не волнуйтесь, вам нельзя раскрываться. Я же просил, — сказал доктор Перет.

 — Нет, все-таки зачем?

 — Только тише, пожалуйста. Я же сказал, он глуп как пробка.

Лицо у лейтенанта стало совсем желтым. Он отбросил ботинок, повернулся на бок и захохотал.

 — Серьезно, ну за каким?.. Что за бред — пешком переться в Париж? Что это за идиотская война такая, объясните мне на милость. Что с вами со всеми творится? Нет, вы уж скажите, что же тут происходит?

 — Только не нервничайте, я вас прошу. — Док Перет укрыл лейтенанта и положил ладонь ему на лоб.

 — Ангел милосердный, матерь божия. Да вы что? Пешком в Париж — что же это такое на самом деле?

 — Ничего, сэр. Это же Каччато. Если ему что в голову взбредет, он на все способен. Успокойтесь, все будет хорошо. Это же только кретин Каччато.

Лейтенант усмехнулся. Не вставая, он натянул брюки, ботинки, рубашку и принялся тоскливо раскачиваться перед голубым огнем. В пагоде пахло сырой землей, дождь не утихал.

 — С ума сойти, — вздохнул лейтенант. Он ухмыльнулся, качая головой, и посмотрел на Пола Берлина. — В каком отделении?

 — В третьем, сэр.

 — Каччато тоже?

 — Так точно, сэр.

 — А еще кто?

 — Я, Док, Эдди Лазутти, Гнида, Оскар Джонсон, Гарольд Мэрфи. Вот и все, не считая Каччато.

 — А Педерсон и Бафф?

 — Так они ж убиты.

 — С ума сойти. — Лейтенант все раскачивался перед пламенем. Выглядел он совсем больным. — Ну что ж, — вздохнул он, вставая. — Третье отделение идет догонять Каччато.

До гор было четыре километра ходу ровным рисовым полем. Горы вырастали прямо из риса, а за ними и еще за многими горами лежал Париж.