Современная американская новелла (сборник)

А сейчас я устал. Немножко ослаб, что это заметно даже Вере. Как ей быть, размышляет. Решает все же, что прения не окончены, и подсаживается ко мне боком. На скамейке сыровато. Что вы хотите, апрель месяц.

Так как же насчет Цили? С ней все в порядке?

Вас не касается насчет Цили.

Хорошо. Она хочет уйти.

Стойте, куда вы! Если уж мне приходилось вас видеть в ночной рубашке, когда вы были молодая и красивая… Теперь она действительно встает. Наверное, она из бор-чих за женские права, такие не любят замечаний про ночные рубашки. Про халаты выслушала спокойно. И черт с ней! Пускай уходит… Но она возвращается. Прекратите, Изя, раз и навсегда, говорит она. Мне серьезно хочется знать. У Цили все в порядке?

Хочется ей. Циля в порядке. Живет с нами. Цветы поливает в квартире. Трудится с утра до вечера.

Хотя с какой стати я должен с ней миндальничать. О’кей, Вера, была не была, я вам выскажу, что же вы, люди, сотворили на мою голову! И вы еще спрашиваете, что с Цилей. Вы! Зачем вам? Ну пожалуйста. Вы помните, через недели две вы перестали устраивать пикеты. Почему, не знаю. Надоело? Или, возможно, время летнее, пора было ехать делать людям неприятности на взморье? Это я был привязан к городу. И разве я в те дни имел кондиционер? Вдруг вижу на улице Цилю. У нее тоже плакат. Вы, женщины, подали пример. Большой плакат бутербродом, прохаживается с ним взад-назад. Кто с ней заговорит, она только сжимает губы.

Я этого не помню, говорит Вера.

Конечно, вы уже укатили в это время на Лонг-Айленд, на Кейп-Код или, я знаю, на море, штат Нью-Джерси.

Нет, говорит она. Нет, ничего подобного. (Я вижу, для нее жуткое оскорбление, что она могла ездить на лето к морю.)

Я подумал тогда: хладнокровнее, Загровский. Потому что, факт есть факт, я не хотел, чтобы она уходила, потому что я если начал рассказывать, так уже должен досказать до конца. Держать в себе — это штуки не для меня. Рассказывай! Это немножко проветривает внутри — легкие сделаны, чтобы дышать, а не копить секреты. Моя жена никогда не расскажет, будет кашлять, кашлять. Целую ночь. Проснется: ай, Изя, открой окно, дышать нечем. Несчастная женщина, ты хочешь дышать, научись рассказывать.

Так я сказал этой Вере: пожалуйста, я отвечу насчет Цили, но вы мне выслушаете полный рассказ про то, как мы настрадались. Ничего, думал я. Пусть передаст потом по телефону остальным. Пусть знают, чего они добились.

Как мы ходили с нашей Цилей по врачам вплоть до первой знаменитости — я имел знакомства через аптеку. В больнице доктор Фрэнсис О’Коннел, толстый ирландец, не пожалел на нас с миссис Зи два часа, занятой человек. Он объяснил, что эта область одна из самых величайших загадок. Дремучий лес, самые светлые головы блуждают в потемках. Но все же, в моей специальности вы слышите то и се про разное лечение. Так ей одного массажа делали пятьдесят раз с головы до ног, чего только не перепробовали. Витамины пихали в нее, минералы — это уже посоветовал серьезный врач.

Хорошо, если давалась — бывало, что закроет рот, и никаких. Родную мать обзывала неприличными словами. Мы к этому не привыкли. И каждое утро, как на работу, марширует взад-назад перед аптекой. Хоть выплачивай жалованье по минимальной ставке. А послеобеденная работа — ходить из угла в угол за моей женой и попрекать, каких обид от нее натерпелась в детстве. Месяца два прошло, вдруг ни с того ни с сего ударилась петь. У нее дивный голос. Брала уроки у известного педагога. Под Рождество всю неделю исполняет у входа в аптеку половину «Мессии» Генделя. Вам знакома эта вещица? Так и прекрасно, думаете вы. Да, изумительно. Но только где вы были, что не заметили, что она без пальто? Не разглядели, что у нее носки спадают с ног, когда ходит взад-назад? Лицо и руки как у техника-смотрителя из подвала. И поет! Поет! Две вещи особенно: одна — как неверные увидят свет, вторая — «Внемлите! Деве будет сын». Жена говорит: понятно, хочется замуж, как всякой женщине. Чепуха. Могла бы выйти сорок раз. Имела кучу кавалеров. Прямо-таки буквально кучу. Она поет, эти кретины хлопают, какой-то мерзавец орет ей: давай, Цилечка, давай! Чего давай? Кому? В другие дни она просто кричит.

Что кричит?

А? Я и забыл про вас. Что попало кричит. Кричит: расист! Кричит: он продает отравленные лекарства! Кричит: он косолапый, с ним невозможно танцевать! (Неправда, кстати, лишь бы меня осрамить перед всеми, просто глупо.) Народ кругом хохочет. Кто-то плохо расслышал: что? Что она сказала? Кричит: по проституткам шляешься! Опять неправда. А что однажды встретила меня с женщиной, так это была дальняя родственница из Израиля. Придумает тоже! Не голова, а мусорное ведро.