Современная австралийская новелла

К полудню жара стала еще нестерпимее. Ее усталые от напряжения глаза видели лишь пелену мерцающего марева, которое поднималось с иссохшей земли. Песчаный холм у края равнины, покрытый чахлой травой, плыл в прозрачных волнах миража. У пасущихся на склоне холма овец были ноги гигантов.

Потом нахлынула боль, и женщина подумала: «Вот, начинается».

Она чувствовала холодный пот, разливающийся по телу, ее бил озноб. Она вошла в дом и легла на кровать. Потом встала и принялась ходить по комнате.

И тут она услышала веселое тявканье рвущихся от радости с цепи собак и скрип старых колес фургона. Она подошла к дверям.

— Ну как у тебя? Все ли в порядке? — встревоженно крикнул ей муж, подъехав к воротам.

Она кивнула. Миссис Кланси вылезала из фургона — спина ее была черна от налипших на нее мух. Она вытерла потное лицо, заторопилась, бормоча что-то успокаивающее, и, обняв вышедшую навстречу женщину, повела ее к дому.

— Как раз вовремя, как раз вовремя, — шептала она самой себе.

Мужчина повел лошадь в сарай распрягать. Спина и шея ее блестели от пота. Тонкими струйками стекал он по ногам, темными круглыми каплями падал с боков на землю.

А в доме молодая женщина, прильнув к пожилой, умудренной опытом миссис Кланси, полной, приземистой, с добрым материнским лицом, говорила:

— Как я боюсь…

— Ну-ну, милая. Бояться не надо. Увидишь, все обойдется. Господь милостив к нам, — женщинам равнины. — В голосе ее звучала ласка.

Она принялась хлопотать, согрела воду и склонилась над дрожащей от страха и озноба женщиной.

Вошел муж. Молодая женщина взглянула на его встревоженное лицо и через силу улыбнулась ему. Он хотел чем-нибудь помочь. Но миссис Кланси приказала ему выйти во двор.

— Вот почему я за то, чтоб иметь детей, — сказала она. — Если мужчина когда и холит жену, то как раз в эту пору. Никогда они не бывают добрее и заботливее.

Женщина скорчилась от боли на краю кровати.

— Тебе надо сейчас больше ходить, пока не придет твое время, милая. Все обойдется — ты же такая большая и крепкая. Ходи, ходи по комнате — так надо.

Женщина опять принялась ходить. Когда подступала боль, она цеплялась за железную спинку кровати и раскачивалась из стороны в сторону, беззвучно шевеля губами. Лицом она прижималась к кнуту, висевшему в изножье. Едва боль отхлынула и она с трудом перевела дыхание, ей почудился запах акации, исходивший от рукоятки.

Женщина опять стала ходить. Она остро чувствовала в эти минуты свое одиночество. Мужа не было рядом с ней, казалось, он где-то так далеко. Ей было бы намного легче, если бы тут была мама…

Жара в доме стояла нестерпимая, по комнате надоедливо кружили мухи. Шагая взад-вперед, женщина с ужасом ждала, что вот-вот она погрузится в пучину боли. И у нее не хватало мужества поторопить приближение этой сотрясающей тело муки.

— О боже! — только шептала она.

— Не, борись с этим, милая, — погладила ее руку миссис Кланси.

Немного погодя она сказала:

— Ну, приляг-ка лучше, милая.

Но молодую женщину это испугало.

— Не могу я лежать! — выкрикнула она. — Еще рано!

— Нет, милая, ты приляг, приляг.

— Мне хочется стать на колени прямо на пол…

По щекам ее текли слезы.

Мягко взяв ее за плечи, повивальная бабка повела ее к кровати, бормоча слова утешения.

Женщина лежала, разглядывая сильно провисший над кроватью ситцевый полог. Там копился песок, нанесенный туда пыльными ветрами, и ткань растянулась, словно под тяжестью недвижного тела. С каждым летом его накапливалось там все больше, и она боялась, что ситец прорвется и ее засыплет песком. Джон давно обещал выбрать его оттуда.

Повивальная бабка привязала к спинке кровати два полотенца.

— Когда станет худо, ухватись за них.

Когда станет худо! Она слабо улыбнулась. Когда станет худо…

— О, боже мой!

Миссис Кланси села рядом с ней.

Сквозь слепящую боль, которая будто выла, рычала и как молния вспыхивала в комнате над ее широко раскрытыми, невидящими глазами, она откуда-то издалека слышала голос повивальной бабки:

— Ну-ну, милая. Бояться не надо. Господь милостив к нам, женщинам равнины. Ну, ну, держись.

В замужней жизни молодой женщины не было минуты, когда бы ее не одолевали заботы и всякие думы: заболела собака, не несутся куры, мужнины тревоги… А теперь не существовало ничего, кроме ее собственных мук. Едва становилось чуть легче, она неотступно думала только о том, что вот-вот опять начнутся схватки. А силы ее и мужество с каждым разом таяли.

Когда приступы боли становились острее, она судорожно сжимала в руках полотенце — в мозгу ее лихорадочно вспыхивали обрывки мыслей, отдельные слова. В измученном теле было как бы два человека — один страдал и стонал, другой взирал на это с мрачным спокойствием.

— Не могу больше… Не могу… Сейчас закричу… Ой, боже мой… Ой! Я плачу… жарко… мама… Позовите маму… Больно, больно, БОЛЬНО!

Женщина исходила криком. Она чувствовала, как страшная боль захлестывает ее, погружая разум в кромешную тьму.

— Не бойся, милая. Господь милостив к женщинам равнины. Теперь уж скоро.

— Не могу! Больше не могу!