Современная австралийская новелла

Мистер Фаусетт питал большую симпатию к старым своим сослуживцам, которые без малого четверть века: работали в том же помещении, что и он. Из всех этих людей, поступивших на службу в одно и то же время, один только Эдвин безнадежно застрял в своей колее. Министры приходили и уходили, чиновники сменялись, высокие чины всех родов проходили через департамент, подымаясь вверх по служебной лестнице, и сам мистер Фаусетт надеялся вскоре заменить начальника, он метил на место одного из заместителей, который, по выражению клерков, «чахнул за своим столом». «И что-то надо придумать для Элвина», — решил мистер Фаусетт.

— Как ты отнесешься к тому, чтобы перейти к стойке, Элвин? — спросил он.

— К стойке, — взволнованно повторил Элвин.

— Ну да, к стойке, — сказал мистер Фаусетт.

— Вы очень добры, — сказал Элвин.

— Да нисколько, — ответил мистер Фаусетт.

Элвин поднялся, собираясь уйти; мистер Фаусетт медленно встал и окинул своих подчиненных холодным, бесстрастным взглядом. Потом, лукаво улыбнувшись Элвину, вдруг зазвонил в колокольчик, всегда стоявший у него на столе, под рукой. Колокольчик звенел точь-в-точь так, как звенит колокольчик на дверях мелочной лавки где-нибудь на окраине города, но, услышав этот звон, две молоденькие машинистки сразу перестали болтать и хихикать, и тотчас же привычно застучали их машинки.

Неделю спустя мистер Фаусетт опять остановился возле стола, за которым сидел Элвин. Мистер Фаусетт принял окончательное решение, а Элвин, видимо, нет.

— С завтрашнего утра я перевожу тебя за стойку, Элвин.

— Вы думаете, я справлюсь, Эдуард? — спросил Элвин, не в силах представить себе, как он сможет работать не за своим столом и без всяких бухгалтерских принадлежностей.

— Возможно, что и нет, — рассудительно произнес мистер Фаусетт. — Но все же попробуй.

— Еще раз спасибо, Эдуард.

И все-таки у него так не лежала душа к работе у стойки, что он справлялся кое-как. Разговаривая с незнакомыми людьми, он то и дело запинался, противоречил сам себе и часто призывал мистера Фаусетта, который выходил из своего стеклянного кабинета, чтобы помочь ему советом.

Но он оказался неспособным учеником. Стоило мистеру Фаусетту отойти, как Элвин встряхивал головой, тщетно стараясь вспомнить то, что ему только что втолковали. А запоминать приходилось очень много. Мистер Фаусетт всегда казался суровым, но в то же время умел быть приветливым и доброжелательным. Мистеру Фаусетту нравилось внушить какому-нибудь просителю, что он мог бы категорически отказать в его просьбе и передать его дело прокурору, однако он этого не сделает, во всяком случае сейчас, и даст ему возможность поправить свои дела, хотя, вероятно, он этого не заслуживает. Элвин не следовал примеру своего начальника — он иногда забывал класть отчеты в папку с особым шифром.

Особенно трудны для него были переговоры с женщинами. Однажды утром, когда какая-то молодая женщина, задолжавшая банку, просила отсрочки платежа и вдруг расплакалась, Элвин с трудом сдержал слезы, лицо его искривилось от жалости, правой рукой он нервно потирал лоб и не мог выговорить ни слова.

И вдруг он услышал за спиной хихиканье молоденьких конторщиц. Элвин покосился на них через плечо, словно актер, опасающийся, не освищет ли его публика.

Молодые женщины появились в отделе недавно. Они сидели за длинными столами, раскладывая в алфавитном порядке квитанции на получение денег — работа, которую прежде делали мужчины. Женщины хватались за любой предлог, чтобы бросить работу, поболтать и похихикать. Приметив Элвина, они стали часто о нем говорить и подшучивали над ним, когда он проходил мимо. Когда Элвин отказался наконец от работы у стойки и вернулся за прежний свой стол, он старался не смотреть в сторону женщин. Если б он мог забаррикадироваться от них стеной из толстых гроссбухов, он бы непременно это сделал.

Однажды вечером, после обеда, когда служащие приступили к сверхурочной работе, одна из молодых женщин, пообедавшая в соседнем отеле и опоздавшая на работу, внезапно остановилась перед столом Элвина. Даже не взглянув на него, она вынула из сумочки крохотное зеркальце и губную помаду, неторопливо сняла шляпу, пригладила волосы, накрасила губы и, наивно склонив головку набок, бросила на него дразнящий и волнующий взгляд. Потом вдруг прижала к губам тонкие пальчики с красными, наманикюренными ногтями и послала ему воздушный поцелуй. Молодые женщины за столами дружно захохотали, и только возмущенный звон колокольчика из стеклянного кабинета мистера Фаусетта заставил их умолкнуть. Элвин почти уткнулся пылающим лицом в какую-то подшивку. И весь вечер до конца работы он не поднимал глаз от подшивок, которым вскоре предстояло отправиться в подвал вместе с остальными «скончавшимися» папками.