Современная австралийская новелла

Хозяйка оказалась женщиной довольно заурядной внешности, но и тут уже при первом знакомстве не обошлось без неожиданностей. Впрочем, свет керосиновой лампы имеет свойство драматизировать то, что электричество просто освещает. Прежде всего бросалась в глаза ее миниатюрность, особенно по сравнению с мужиковатым великаном супругом. При нашем появлении она неподвижно стояла у дальнего края стола, на котором горела старинная лампа на длинной ножке. Сгорбленная и седая, с иссохшим озабоченным личиком, хозяйка выглядела намного старше Роя. Она чуть раскраснелась и тяжело дышала, словно едва успела справиться с каким-то трудным делом. Я не мог знать, как она одевается, когда в доме нет посторонних, но все же догадался, что сейчас она постаралась принарядиться. Она надела темное платье — не то синее, не то зеленое, при том неярком освещении трудно было разобрать — из добротной материи и хорошо сшитое. Но оно местами помялось и сидело мешковато, как всякая одежда, спешно извлеченная из нижнего ящика комода. От ее только что причесанных блестящих волос по комнате распространялся слабый аромат кокосового масла; он приятно освежал чуть затхлый воздух в доме, построенном на низком, уже начавшем оседать фундаменте.

Во всем этом, однако, не было ничего особенно неожиданного. Удивило меня другое: взгляд хозяйки, устремленный на мужа. Вскинув голову и плотно сжав губы, за которыми угадывались стиснутые зубы, она смотрела на него расширенными глазами, словно он только что совершил нечто предосудительное. Не тем ли, что привел меня в дом? Взгляд длился всего долю секунды. Женщина просто не ожидала, что я появлюсь сразу же вслед за Роем. Я захватил ее врасплох, это было ясно по тому, как она смутилась, когда Рой стал нас знакомить.

Если Рой и заметил что-либо, то не показал виду. И тут же поверг ее в еще большее замешательство — причем, по-моему, умышленно, — отметив необычность ее туалета.

— Боже праведный, Ада, к чему это ты так вырядилась? Проезжий человек у нас переночует — только и всего. Это мистер Джонсон. А это моя жена, Боб.

Она улыбнулась, но скованность ее не исчезла. Видно было, что она не только подавлена, но и просто отвыкла от общения с чужими людьми. Она не двинулась с места, и я сам подошел к ней. Пальцы у нее оказались тонкие и сухие, но мою руку она сжала крепко и задержала в своей.

— Нам здесь все слышно с дороги, — сказала она старчески надтреснутым голосом. — Мы сразу поняли, что кто-то попал в беду.

Я попросил ее не слишком хлопотать из-за меня. Она начала было извиняться за скромное угощение и ночлег, которые меня ожидают, но Рой не дал ей докончить.

— Все это я уже ему говорил. Господи боже, он и сам понимает, что мы его заранее не ждали. Чтоб ты знал, Боб, — у нас пища простая, зато добрая. Такой холодной баранины отведаешь, какой в жизни не едал.

— Может, ты бы сначала устроил гостя? — улыбка сбежала с лица миссис Дэвисон. — Наверное, ему надо умыться с дороги.

— Само собой, надо умыться. Пошли, Боб. Я покажу, где что.

Я полагал, что из вежливости мне следовало обменяться еще хоть парой фраз с хозяйкой, но Рой отмахнулся от нее едва ли не с большей бесцеремонностью, чем если бы она служила у него в экономках. Он зажег фонарь «молнию», и я, уходя, успел лишь извиниться и постараться взглядом выразить ей сочувствие.

Громадная фигура Роя и скудный свет фонаря подчеркивали тесноту помещения. В короткие минуты мы прошли через коридор, столовую и переднюю спальню к ванной; все это напоминало передвижение внутри разделенного перегородками ящика. Я не мог отделаться от мыслей о трех девушках, которые родились и выросли в этом доме.

Стены спальни до высоты примерно в четыре фута были обшиты крашеными досками, так же как и потолок. Верхнюю часть стен покрывали обои с сентиментальными узорами в цветочек, вышедшие из моды вместе с вышитыми салфеточками для кресел и высокими ботинками на пуговицах и теперь поблекшие и закопченные. На истертом линолеуме перед железной кроватью с медными шарами лежал драгетовый коврик с каймой. В комнате стоял гардероб, туалетный столик, плетеный стул и обитый кретоном табурет — возможно, просто распиленный пополам бочонок. Мебель была разнокалиберная. Над кроватью висела вставленная в рамочку цитата из Библии: «Я есмь свет мира». Еще были две фотографии: одна, семейная группа, — на стене против изголовья, другая, поясной портрет молодой женщины, — на туалетном столике, рядом с небольшой полированной шкатулкой и морской раковиной, полной разных булавок и шпилек.

Без сомнения, хозяева уступили мне свою спальню, но, когда я попытался протестовать, Рой отмахнулся от меня с той безапелляционностью, которая, как я теперь понял, была его характерной чертой.

— Уж это не твоя забота, Боб. О нас не беспокойся. Мы гостю всегда рады. Случалось тебе спать на перине?

— Никогда.

Он протянул руку и похлопал по постели: — Вот и понежишься хоть раз в жизни. Я б за эти ваши капоковые[4] матрасы гроша ломаного не дал. Сейчас сведу тебя в ванную, только вот зажгу тут лампу.