Леопольд Хардер, директор театра, стоял на верхней ступени лестницы в позе принца из пьесы «Это было однажды». Увидев Бертельсена, он стал медленно спускаться, очень медленно, не сгибая туловища: он носил корсет. Собственно, без особой нужды, у него была обычная фигура, но ему нравилось ощущение подтянутости. Его тонкая талия и широкие бедра, выступавшие из разреза фрака, как бы говорили: «Voila». Ему льстило, когда на него смотрели и говорили о его женственности. Он сам говорил об этом всего несколько часов назад, сидя в купе с Ларсеном-Победителем и фру Андре. Он сказал об одном молодом человеке, которого звали Вилли Спет:
А теперь он спускался с лестницы, изнеженный, затянутый в корсет, и все-таки именно он командовал быком Бертельсеном, который стоял внизу на сцене, выставив вперед голову, как бы для удара. От Бертельсена пахло потом, вульгарными женщинами, дешевыми духами, он олицетворял мужскую силу.
Хардер прошелся с ним по сцене, говоря одобрительно, намеренно одобрительно: «Мило… прелестно… Вы знаете свое дело, Бертельсен. Жаль, что нам придется расстаться, Бертельсен… Но раз вы не можете перестать пить, Бертельсен…» Бертельсен промямлил что-то, он перестанет, он обещает. Но Хардер уже стоял у щелочки в занавесе спиной к нему и говорил: «Нет, милый Бертельсен, я от вас уже
Вилли Спета там не было, и это, пожалуй, тоже было хорошо. Ведь словами «он прекрасен как мечта» совсем не все было сказано. Хардер и не думал, что он прекрасен как мечта, все было гораздо сложнее. Много дней Вилли Спет следовал за труппой из города в город, но Хардер упорно отказывался его принять. И только вчера после спектакля они встретились в гостинице. Началось с того, что Вилли расхвалил спектакль и Леопольда Хардера в роли Гастона. Это было изумительно, гениально. Громкие слова. А эти громкие слова перешли в другие громкие слова: «Я плачу кровавыми слезами, думая о том, как ты со мной поступаешь». Это Вилли прокричал в номере гостиницы, и Леопольд Хардер не остановил его, хотя вентиляция в стене выходила в комнату фру Андре. И только когда Вилли заговорил о двухстах кронах, он отвел его подальше от этой стены и попросил говорить шепотом. Они стояли и шепотом торговались из-за денег, а когда Вилли ушел, Хардер тихонько закрыл дверь, и Вилли на цыпочках крался по коридору, к выходу. Никто не должен был слышать его шагов. Сцена разыгралась сильная, и зачем людям знать, что дело идет всего-навсего о двухстах кронах. Сам Леопольд Хардер не хотел так думать. После ухода Вилли он взял французскую пьесу и начал читать ее вслух на разные голоса. А сегодня в купе поезда он говорил намеками и, прикрыв глаза, объявил, что Вилли прекрасен как мечта.
Вилли Спет получил не двести, а сто крон и исчез. Сегодня в театре его не было. Это и удача, и нет. Леопольд Хардер все же был, может быть, несколько разочарован. Во всяком случае, он с ненавистью смотрел на молодую пару в одном из первых рядов. Он никогда раньше не видел этих молодых людей и никогда больше их не увидит, но он ненавидел их в это короткое мгновение за то, что они сидели с таким идиотски влюбленным видом и делали друг другу глазки.
В то же самое мгновение молодая девушка бросила взгляд на щелочку в занавесе и увидела таинственно блестевший глаз. Может быть, глаз Армана? «Посмотри», — шепнула она своему спутнику. Она фыркала и шептала ему что-то, а потом сделала насмешливую гримаску, резким движением сняла кольцо и постучала пальцами по своему круглому колену, чтобы он видел, что кольца нет. Он неуклюже надел ей кольцо на палец. Кольца он купил сегодня, 28 ноября. Четыре дня они были в ссоре, а сегодня он вдруг принес кольца с красиво выгравированными именами — Кис и Йорген. Она была одна дома, когда он пришел, сначала она поплакала, а когда ее мать вернулась, у обоих были кольца на руках, а у нее — большое красное пятно на шее. Других отметин не было видно, и прическа была в порядке.