Современная датская новелла

Больше она ничего не сказала. Но в тот вечер он как бы лишился матери.

Он снова взглянул на фотографию. Непостижимо, как много включает в себя человек.

— Теперь ты теряешь меня, мама, — произнес он. Быстрым движением отложил фотографию в сторону. Он испугался. Испугался своего голоса, нарушившего тишину. Испугался себя самого, боялся, что не совершит задуманного.

V

…Слушай, Эгон. Помнишь, как мы, мальчишки, радовались окончанию войны? Нас заражало общее настроение. Мы кричали «ура» нашим. Смотрели на них с восторгом. И выкрикивали ругательства в адрес не наших. Проклинали их, отворачивались от них. Все были охвачены одним чувством в те дни, жили только чувством.

Но кое-кто трезво оценивал обстановку. Эти трезвые завершали свое дело.

Именно они, немногие, совершали предательство. Когда-то они отреклись от наших братьев и их борьбы. Они были жестоки и карали борющихся смертью.

А сегодня эти люди стали нашими лидерами. Они выиграли окончательную победу, отрекшись от своих прежних позиций. Они прикрыли мертвых покровом лжи, выступая со словами горячей признательности павшим.

А мы были опьянены торжеством победы. Мы ничего не видели, ничего не слышали. Мы так радовались, что не замечали ничего вокруг.

Какое предательство! Какая страшная действительность — те, для кого война была рынком торговли, стали наследниками победы, за которую бились Кай и Эрик.

Поэтому-то и должно было случиться то, что случилось. Грелля и его сообщников нужно было освободить как можно скорее, чтобы круг замкнулся. Тем, кто боролся против наших братьев, нужно было снова объединиться. Они действовали различным оружием, но цель у них была одна.

И вот свершилось. Самые недостойные, те, кто продал свою совесть за карьеру, стали вожаками нашего поколения. Они поведут нас вперед.

Было только два выхода — или они раздавят нас ложью, или мы дадим им отпор.

Я знаю, что ты ответишь, Эгон. Ты веришь в нечто лучшее. Ты живешь среди людей, ушедших далеко вперед от меня. Среди людей, которые намерены бороться с предательством. Но есть и другой мир, мир людей, которых подавили слова, и эти слова наши лжевожаки хотят заставить нас защищать. Они всегда хотели уничтожить вас, ведь вы — величайшая опасность для предателей.

Но я не мог быть вместе с вами. Я был одиночкой, лишенным веры. Я и остался одиночкой. Я не понимаю, как молодые люди сегодня могут верить во что-то. И все же именно ваша вера придает мне силы.

Теперь я совсем один. Загнан в угол, откуда нет выхода. Несколько часов отделяют мое «сейчас» от неизбежного поражения. Наступает утро. Последнее утро для меня. Скоро все будет кончено.

Поэтому это письмо так важно для меня. Мои последние слова — состязание с временем.

Не спрашивай, почему я могу думать так спокойно и ясно. Как я могу заниматься прошлым, отвлекшись от моего страшного настоящего. Никогда я не был так спокоен, как теперь. Никогда часы не означали для меня так много. Я ведь хочу жить. И нет для меня ничего важнее жизни.

И все же я убил человека. И должен умереть.

Поэтому тебе надо знать, что мои слова — это не самозащита. Я не хочу защищаться. Я хочу обвинять. Я, убийца, Свен Биркер, хладнокровно убивший Хейнца Кристиана Грелля, обвиняю людей, ввергших нас в великое предательство. Я обвиняю себя самого и моих сверстников, ибо мы позволили им ослепить нас словами, ибо наше наивное доверие к авторитетам стало нашим участием в предательстве против борцов за свободу.

Слушай. Я солгал. Я убил не хладнокровно. Я боялся. Какое-то короткое мгновение ужасно боялся.

Ты должен знать все. И это тоже. Ты знаешь, что я учился стрелять. Не знаю почему. В спортивном клубе.

И все же я всегда ненавидел оружие. Эти жестокие, мертвые вещи, созданные для одной цели: убивать. Созданные людьми для того, чтобы убивать людей.

И я научился убивать. Общество меня этому научило. Месяцами меня учили, как нужно убивать. Это отвратительно. А прекрасные, высокие слова, которые нам говорили, делали это еще отвратительней.

Изо всех сил я старался сохранить последние крохи самоуважения. Я не хотел принимать в этом участия. Гордость от того, что я правильно вонзил штык в мешок с песком, превращалась в отвращение при мысли о том, что этот мешок изображает собой человека. Часто мне хотелось кричать, но я молчал. Был примерным молодым человеком, который послушно учился тому, чему общество считало нужным меня учить.

Я не знаю, откуда взялось мое теперешнее настроение. Будь я на два года старше, я был бы рядом с Каем в той борьбе, которая привела его в руки Грелля. Я думаю, что это настроение пришло вместе с послевоенным временем. Я увидел предательство в отношении тех, кто отдал все на борьбу с бесчеловечностью. Видел, как старые, трусливые люди, молчавшие во время войны, выплывали на поверхность и произносили громкие слова. Эти люди говорили, что мы — наследники всего, что принесла борьба.

Меня же учили убивать. И я воспользовался своим умением.