Современная девочка. Алюн

—      Ладно, Леня, иди. Мне тяжело не только из-за этого случая. Наверное, не могу я быть учительницей, не тот характер...

—      А вы не отступайте, Ольга Матвеевна, не уходите из школы. Научитесь еще!

—      Ты так считаешь?

—      Конечно! Самое последнее дело — отступать. Вы же теперь как обстрелянный боец, вам теперь должно быть все не страшно.

—      Хорошо, Леня, я ведь еще не решила, я еще подумаю...

На следующий день, войдя в класс, Регина Чеславовна сразу потянулась взглядом к парте, где сидел Мартыненко, и встретилась с его глазами. Расспрашивать ни о чем не стала: раз человек так смотрит, значит, вопрос для его совести решен. Ольга Матвеевна пришла сегодня в школу тоже какая-то новая, повеселевшая. И ничего не говорила о том, что уйдет, на уроки пошла бодрая, даже Пиню вытащила из директорского кабинета и отнесла в биологический.

7

К уроку биологии готовился новый «аттракцион»: фанерное сиденье стула, которое по мере надобности вынималось, сняли, по краям насыпали толченого мелу, сиденье осторожно положили на спички. Ольга Матвеевна сядет — спички сломаются, фанера выстрелит мелом.

Работал, в основном, Рябов, ему охотно помогал Витя Хомяков. Девочки, как обычно, в затее участия не принимали, держались отдельной республикой «наблюдателей». Ребята толпились вокруг, давали советы, посмеивались, предвкушая очередное зрелище.

Интерес к Ольге Матвеевне в связи с загадочным поступком Мартыненко возрос.

Когда все было готово, Леня подошел к Рябову:

—      А теперь садись.

Рябов непонимающе уставился на него.

—      Проверь, вдруг не сработает!

Мартыненко был крепче, сильнее Алика, хотя и ниже ростом. Он прижал Рябова к стулу. Рябов перегибался, у него подламывались коленки — вот-вот ляпнется на сиденье. Руками он изо всех сил упирался в спинку стула.

—      Брось шуточки, Мартышка! — пропищал, видимо от неудобной позы, Рябов.

Мартыненко рванул его за руки, и Рябов плюхнулся на стул. Хлопок! — мел щедро опылил щегольские галифе Рябова. Зачихали сгрудившиеся вокруг ученики, засмеялись. Но никто не вмешивался. Происходило невероятное: ссорилась компашка.

—      Я тебя предупреждал — Мартышкой не называть. В другой раз в нос получишь. — Леня за плечи удерживал Рябова на стуле. — Это раз. И кончай свои штучки с Ольгой Матвеевной. Это два.

—      Влюбился, что ли? — Рябов неестественно захохотал.

—      Дурак! — спокойно сказал Леня и отпустил его.

Когда в класс вошла Ольга Матвеевна, было так непривычно тихо и серьезно, что она даже растерялась и не решилась сесть на тщательно вытертый дежурными стул.

8

Только школой, только учениками жила Регина Чеславовна. И свой трудный класс начинала любить, верила, что все наладится, образуется. Не считала и Рябова чудовищем. Мищенко все еще дергает его за ниточки, как куклу, и направляет куда хочет.

Свой класс любила, наверное, именно потому, что он трудный, требует много душевных сил, а они не растрачены, скопились за годы отчаяния, ожидания и надежды. И еще потому, что в этом классе учился Володя Сопенко, чем-то неуловимо напоминающий сына. Сейчас сын был бы ненамного старше Володи. Володя притягивал, бередя душу, потому что был таким и не таким, каким хотела бы видеть сына Регина Чеславовна.

Учился Володя блестяще — и не только по программе. Сам искал новое, трудное. Помимо немецкого языка, самостоятельно взялся за английский.

Учителя привыкли, что Сопенко — это пятерки, блестящие ответы, которые слушать интересно не только ученикам, но и учителям.

При немцах большая библиотека Регины Чеславовны пропала. Для Сопенко она доставала книги у знакомых, выпрашивала в библиотеке те, что не давались на дом.

В классе Володю уважали и никогда не задирали. Школьные дела его не занимали. Он был выше интересов, которыми жил класс. Но именно это тревожило Регину Чеславовну. Неужели у Володи холодное сердце? Нет, нет, не может быть... Ведь написал он стихи для классной газеты... Все, за что ни брался, у него получалось. И Рябова тогда не пришлось уговаривать, хотя директор предупреждал, что газета будет только в том случае, если она умеет стоять на коленях и Рябов «снизойдет» — кроме него, никто не умел в классе рисовать. На коленях перед Рябовым стоять не пришлось. Володя пошептался с Аликом, они остались после уроков и сделали отличную газету. Но газета — пустяк, важно изменить обстановку в классе, и Регина Чеславовна надеялась, что именно Володя поможет ей. Но он не вмешивался. Смотрел на проделки ребят со стороны, снисходительно, как на баловство детей. И горячая привязанность и нежность к нему в душе Регины Чеславовны сменилась каким-то другим, сложным чувством.

Однажды они задержались после уроков, рассматривали английские и немецкие книги, которые достала Регина Чеславовна. Потом вместе шли по улице. Володя в узком длинном пальто — наверное, отцовском — казался совсем взрослым, Регина Чеславовна была в тонком плаще, но под ним приятно согревал тело ватник, подаренный ей при освобождении из лагеря советским солдатом.