Современная девочка. Алюн

—      Меня не так легко испугать, и ты это знаешь. Хотя вид у тебя в этой маске довольно-таки страшненький.

Ника молчала. Как этот губастый тип оказался здесь? А, вон и Рябов, и Мартыненко, и Хомячок к ним притулился. Стоят в темноте, покуривают в кулаки.

Ника сказала скрипучим, «старческим» голосом, вырывая руку:

—      Вы обознались!

—      О нет! Да я тебя, Никуша, в любой маске узнаю. У меня сердце — вещун. Твои ножки с другими не спутаешь.

—      «О Никуша, дорогуша, очи черные горят, как угольки!» — пропел из угла Рябов.

Ника изо всей силы щелкнула Игоря булавой по лбу, он зажмурился, отшатнулся. Ника проскользнула мимо, но Игорь метнулся следом, схватил за плечи; задышал в затылок:

—      Все равно будет так, как я захочу, слышишь, гордячка?

—      Хвастун и дурак! — спокойно сказала Ника. Она знала, что здесь, в школе, ничего плохого с нею не может случиться, здесь даже защищеннее, чем дома, где она всегда одна. Просто противны лапищи на плечах. — Отпусти, а то закричу. Такого непрошеного гостя выставят с позором!

—      Нужны мне ваши детские бирюльки! Я и сам уйду, ради тебя пришел. — Он сунулся носом ей в затылок, но тут же оттолкнул Нику: — Ох, черт, и сзади борода!

В углу засмеялись.

3

Казалось бы, что особенного — весна? Да еще ранняя... Прикрытая прежде смерзшимся старым снегом и ледком, земля открывает вдруг все свои изъяны: и мусор, и раскисший навоз, и разъезжающиеся под ногами тропинки. Все, очерченное темными каемками влаги, выступает рельефнее: и заборы, и дома, и деревья. Приподнимаются над землей горы, проталкиваются сквозь облака, придвигаются к городу — и особенно острым, сильным, неодолимым становится зов леса, такого близкого и недоступного.

Сквозь все земные будничные запахи пробивается вдруг этот особый — лесной, весенний, несет в себе тревогу, смятение, ожидание, какие бывают только весной, когда человек не знает, что же с ним происходит, но нет ему покоя. Обычная деловая жизнь вдруг спотыкается, и человек в раздумье и в грусти и в то же время какой-то неясной душевной приподнятости оставляет обычные и даже очень важные дела и стоит у окна, глядя бесцельно на тяжелые влажные горы, прислушивается к себе или хлопнет дверью и побредет по улицам неведомо куда...

Ника бродила по городу до тех пор, пока окончательно не промокли ноги. А домой не хотелось.

Все время она была дома одна, даже привыкла к этому. В возможности делать что хочется, когда не лезут к тебе с докучливыми поучениями, как, например, у Клары, каждый шаг которой сопровождается мамиными указаниями, было замечательное чувство независимости. Но ее мама не квохтала над нею, даже когда была дома, работала в своей мастерской, порою забывая о Нике, о еде. Жили они просто, по-холостяцки, иногда перекусывая на ходу, между делом. Но все же когда мама дома, одиночество совсем другое, чем одиночество, когда ты вправду одна. А последнее время мама дома бывает редко: не идет ее работа, ради которой они сюда приехали, и мама куда-то уходит, встречается с людьми, что-то ищет... И совсем забывает о Нике.

Возвращаясь домой, Ника увидела на лавочке в сквере компашку: Гарри, Алик, еще кто-то пижонистый. Они балагурили, что-то выкрикивали вслед проходящим по тротуару девочкам.

Мама сказала о них: «Типичная золотая молодежь. Такие всегда были, не обращай внимания, ты же гордая, умница. Пройди мимо, будто их нет».

Но, даже проходя мимо, Ника внутренне сжималась, ждала какой-нибудь пакости от Гарри, который цепляется при каждом удобном случае. А сейчас тем более: видик у нее — кислый нос и кислые ботинки. Модницы щеголяют в сапогах-«бутылочках» и коротеньких юбочках. Мама не раз говорила, хотя Ника никогда ничего у нее не просила, что вот пойдет работа, отхватят они гонорар, будут и «бутылочки» и шубка. А пока Ника ходит в пальто, перешитом из маминого, со старым лисьим воротником. Между прочим, «бутылочки» ей не нужны, сапоги — обувь для солдат, а не для девушек.

Компашка, конечно, глаза пялит. Не поворачивая головы в их сторону, Ника чувствует на себе взгляды, старается идти медленно, как и раньше, независимо. Обязательно улюлюкнут!.. Но — промолчали. Почему?..

Свой подъезд да и вообще эти дома с колодцами «черных» дворов посредине Ника терпеть не может. Как ни отворачивайся, лезут в глаза кучи мусора, повисшая на водосточной трубе кожура, половые тряпки, развешанные на карнизах. А главное — крысы. Они нисколько не боятся людей, снуют по помойке, шебуршат голыми хвостами. Пока добежишь до дверей, эти твари собьют настроение на несколько градусов.

Хорошо, что их квартира на пятом этаже: балкон плывет над деревьями, над улицей, не слышно и не видно никаких крыс.