Современная дРама (СИ)

Последующие два дня я каталась по Ялте. Пила местное вино, закусывала фруктами и почти наслаждалась жизнью, не смотря на минус на градуснике и отмерзшие уши. Шапки для слабаков, девкам подавай один хардкор! И сопли… По вечерам виделась с Васей, в основном за ужином, где он был мрачен и неразговорчив. На попытки социализации, он отворачивался, а потом попросил:

— Алис, ты вот просто говори. Без разницы о чем. Говори, а я послушаю.

И я говорила. Мозоль на языке набила, воду из кувшина выхлестала, довела до стресса гвоздики, что стояли в вазе, по середине стола, тем что двигала их туда-сюда, стараясь поймать взгляд собеседника. Тот молчал и благодарно улыбался, как идиот. Грешным делом подумалось, что его на этом съезде тайком лупят, да по голове, вот и выглядит писатель, как тень отца Гамлета.

Но в последний день Спиридонов вернулся. Это были свободные от его работы сутки, и меня потащили в Ласточкино Гнездо. Вася решил заменить экскурсовода, потому что рассказывал все от основания этого места до нынешних владельцев. Потом была прогулка по городу, покупка сувениров, которые я откатывалась брать, потому что у меня итак холодильник скоро сверзиться на пол от количества магнитов. А с наступлением темноты мы добрались до какого-то очень знаменитого парка, что по-зимнему изобиловал освещением. И тут писатель решил меня морально добить, читая стихи, с счастью не свои, а Бродского.

Сухое левантинское лицо,

упрятанное оспинками в бачки,

когда он ищет сигарету в пачке,

на безымянном тусклое кольцо

внезапно преломляет двести ватт,

и мой хрусталик вспышки не выносит;

я жмурюсь — и тогда он произносит,

глотая дым при этом, «виноват». Январь в Крыму. На черноморский брег

зима приходит как бы для забавы:

не в состояньи удержаться снег

на лезвиях и остриях атавы.

Пустуют ресторации. Дымят

ихтиозавры грязные на рейде,

и прелых лавров слышен аромат.

«Налить вам этой мерзости?» «Налейте». Итак — улыбка, сумерки, графин.

Вдали буфетчик, стискивая руки,

дает круги, как молодой дельфин

вокруг хамсой заполненной фелюги.

Квадрат окна. В горшках — желтофиоль.

Снежинки, проносящиеся мимо…

Остановись, мгновенье! Ты не столь

прекрасно, сколько ты неповторимо.

Он читал медленно, с оттяжкой. Хриплым баритоном и, не поднимая глаз на меня. Медленно шёл по алее и читал, словно не для кого-то, а просто так. Он отводил взгляд в пустоту. Я тихонько, боясь спугнуть, шагала рядом. В тайне, все же радуясь, что стих не про любовь, а просто…

Было чувство, будто бы я подсмотрела что-то личное…

— Я дурак, да? — он печально улыбнулся.

— Было красиво…

Я смутилась от собственных слов.

И мы пошли в тишине.

Возле дверей номера, оба замялись и когда я хотела закрыть дверь, Вася облокотился на косяк и немного грустно спросил:

— На чай не пригласишь?

Я невольно усмехнулась и покачала головой. Не знаю, что я сделала не так, но милый писатель поджал губы и заставил меня шагнуть внутрь комнаты. Хлопнул дверью:

— Алис, чего тебе не хватает?

В голосе обида, непонимание.

Я не рассчитав расстояния, уперлась ногами в ковать и присела от неожиданности.

— Нет, я понимаю… — он снял очки. — Все понимаю… Зачем тебе поэт алкоголик…

— Вась… — мне не дали договорить.

— Но твою ж мать, Алис, чем-то я теперь не хорош? Я выбрался, стал лучше. Перед тобой не заика, который боится глаза поднять. Я за этот год зубами рвал себе место под солнцем, пробирался все выше… И все что я получаю, это усмешку… Чего тебе, мать твою, не хватает?

Он нависал надо мной и я не узнавала этого человека. Какие новые грани, какая экспрессия. Он подавлял меня. И мне бы встать, один раз как следует рявкнуть или по морде отхлестать, но я сижу и жду продолжения концерта. Вася дёргается, вытаскивает кошелёк…

— Как дурак, ей богу. Обхаживаешь ее, романтику устраиваешь, стихи читаешь. А все просто. Чего, Алис, тебе не хватает? Денег?

Он швыряет мне в лицо веер из пятитысячных купюр. И я не выдерживаю… Хлесткая пощёчина, словно выворачивает мне кисть. Ладонь пылает, а я Вася облизывает губы, убирает с лица русые пряди.

— Ты можешь засунуть себе эти деньги в задницу и получить от этого удовольствие, большего мне от тебя не надо, — зло цежу я, не сводя с него глаз, а он усмехается. Потом начинает смеяться.

— Ты просто избалованная, капризная стерва. Чем я тебя не устраиваю? Сколько мне ещё вытанцовывать перед тобой, чтобы получить хоть толику внимания, Алис?

Я молчу. Все что хотела сказать- сказала. А услышать… Однозначно, это не то, что я хотела услышать. Спиридонов глядит волком.

— Ты ни черта не изменилась, Алис, — он разворачивается к двери. — Это оказывается я стал другим.

— Ты прав, Вась. Я, все та же. А вот ты стал засранцем, — бросаю ему вслед и слова, догнав, заставляют его дрогнуть. Что ж, мы квиты…

Он уходит, оставляя после себя аромат разочарования. Он отдаёт полынью с нотками горной лаванды, что окутывает всю комнату, пробирается под ткань. Дышать невозможно и я, стоя у открытого окна, понимаю, что мне больно…

Глава 15