Современная финская новелла

Передо мной на доске учитель написал непонятную формулу. Он показал на меня, и я встал, взял мел и решил формулу другими формулами. «Я не должен показывать им, что я ничего не понимаю», — подумал я, покрывая доску с неистовым усердием самыми дерзкими и удивительными знаками. Пока я писал, начало смеркаться, и кто-то включил холодные лампы под потолком классной комнаты. Закончив, я повернулся, словно ожидал казни, но было абсолютно тихо. Учитель подошел ко мне, положил мне на голову свою большую белую руку, будто он хотел вдавить меня в землю, но на самом деле он медленно погладил мои волосы. Он подвел меня к моей парте и сказал: «Скоро конец, и потом мы вместе пойдем домой». Теперь я увидел, что он был мой настоящий папа, и я сидел за партой, полный огромной радости, которую я не смел никому показать.

Когда я вышел из школы, там меня ждали мои фальшивые папа и мама. «Возьми меня за руку, — сказал папа, — и пойдем домой». «Возьми меня за другую руку и я пойду вместе с вами», — сказала мама. Я бросился обратно к дверям, встал там и крикнул: «Вы совсем не мои папа и мама. Мой папа — учитель здесь в школе, и мы с ним пойдем домой!»

Тогда папа и мама подошли, улыбаясь, и сказали: «Ты бредишь, бедный мальчик, ты болен. Пойдем вместе домой». Они тянули и рвали меня к себе, и я сопротивлялся как мог, с отчаянием оглядываясь назад. Там, в окне, я видел учителя, который был моим папой, он стоял у черной доски, положив руку на голову чужого мальчика. Тогда я понял, что был одинок, и пошел домой с этими папой и мамой.

Я сидел за темным обеденным столом и ел с ними, и висящая низко лампа с зеленым абажуром бросала свой желтый свет на дымящиеся тарелки. «Бери больше, ешь больше», — кричали они, и я сидел, наклонив лицо прямо к белой тарелке, и не отвечал им. «Пусть не думают, что я им поверил», — думал я. Чем больше они суетились, тем неподвижнее сидел я, почти ничего не ел и все время напрягался, чтобы не смотреть на них, в их хорошо знакомые лица. От напряжения у меня на глаза навернулись слезы, я видел сквозь туман столовое серебро в буфете и осенние листья в большой вазе на столе. «Пойдем, возьми меня за руку и я провожу тебя до твоей комнаты», — сказал папа. «Возьми меня за руку и я пойду с вами», — сказала мама. Я протянул руки и пошел с ними к себе в комнату, они поцеловали меня, пожелав спокойной ночи, и я остался сидеть на постели в своей совсем чужой комнате. Там были не мои книги и лежала одежда, которую я никогда не носил. Было уже поздно, и я подошел к окну и выглянул на тихую улицу, окаймленную большими темными деревьями.

Стоя так, я подумал: «Они, может быть, мои папа и мама, но они не знают, что и не их мальчик, и они никогда этого не узнают. Я их не знаю, я не знаю свою комнату, я не знаю улицу за моим окном: все для меня чужое, но сам я чужой только для учителя, моего папы. С этим ничего не поделать, надо примириться».

Я лег и лежал долго и смотрел, как тени от деревьев медленно двигались на темном потолке надо мной, пока я, наконец, не заснул.

Скульптор Перевод с шведского Б. Новицкого

Мальчик на берегу вылепил из глины цветок, распускающийся летним утром. Свет падал так красиво сквозь ветки деревьев, и нагревал скалу, где сидел на корточках мальчик. Он вряд ли видел, как все было красиво, зеркало водной глади, тростник, тихо шелестящий свою тростниковую песню, еще темные деревья, медленно нагревающие свои теми.

Мальчик положил цветок на солнце сушиться. Когда тот высох, он полил его из банки кроваво-красной краской, но не весь, а так, как он этого хотел. И его цветы росли, они получились необычными, и они отливали на скале фиолетовым и оранжевым; но иногда мальчику больше всего нравились неокрашенные, глиняно-серые, которые хотели спрятаться в траве.

Папе и маме мальчика нравилось, что он постоянно занят. Не только с глиной, но и с деревом, которое он строгал и резал, и с камнями, которые он собирал. Но один человек из города увидел его цветы, его камни и его деревяшки и сказал: «Он одарен, он должен учиться».